Земля последней надежды. Свиток 1. Дети конопатого бога

Огромный сильный зверь утробно мычал, чуя недоброе, фыркал, пугаясь огня, но всё равно шёл, понуждаемый сильными руками воев. Сильный рывок цепей пригнул его огромную косматую голову к самому пламени, бык изо всех сил старался вспятить – а ещё лучше – вырваться и пронестись по всей громаде собора, вздевая на рога двуногих, которым не свезёт появиться у него на пути. Однако рядом с ним уже оказались и Всеслав, и волхв, и княжич Борис, с восторгом глядящий на отца, который уже нацеливался тяжёлой рогатиной. Вои посторонились, пропуская князя вершить привычное для него и подобающее ему дело. Бык рванулся, почуя ослабу в цепях, но князь уже коротким ударом всадил лесному великану под лопатку рогатину. Широкое обоюдоострое лёзо жадно впилось в живую плоть, кровь хлынула в огонь. Бык обречённо взмыкнул и пал на колени у огня, душно запахло горелой кровью. Волхв коротким движением перерезал быку горло, обрывая ненужные страдания зверя.

От горелой крови по собору пошёл удушливый запах, у епископа помутилось в голове, и уже падая на колени, он вновь ощутил внимательный и пронзительный взгляд недобрых глаз волхва, устремлённый на него из-под косматых бровей. Сделал последнее усилие, дабы не упасть на колени перед язычником, но почти тут же ощутил чьё-то могучее присутствие в соборе. Словно кто-то огромный и надмирный заглянул в окно – какое-то странное чувство подсказало Стефану огромные рога и косматую голову, длинные серые одежды и резной посох.

Сердце гулко застучало, рванувшись вскачь, кровь ударила в виски, спёрло дыхание, и епископ повалился навзничь, вновь обеспамятев – во второй раз за день.

3. Словенская земля. Перынь. Лето 1066 года, зарев

Всеслав соскочил с седла, бросил поводья стремянному, хлопнул коня по горячему крупу, подмигнул насупленному Несмеяну:

– Чего, Несмеяне, глядишь, как сыч?

– Зуб болит, господине, – скривился гридень, но глаза его глядели в сторону. Князь только усмехнулся, но настаивать не стал – и так ведомо было, ЧТО не по нраву ближнему гридню.

Сразу же после взятия Новгорода в окружении полоцкого князя встал спор – что делать с новогородской Софией. Полоцкие бояре дружно настаивали – разрушить святыню новгородского христианства. Громче всех кричал боярин Родогой Славятич, чем немало удивил князя – о сю пору Всеслав знал боярина как христианина. Оно и пусть его, лишь бы служил верно – рассуждал полоцкий князь стойно своему великому пращуру Святославу Игоревичу.

Подумав, Всеслав понял, из чего исходил Родогой. Во-первых – угодить князю. То есть, ему, Всеславу Брячиславичу. А в другой након, и это даже важнее – утолить извечную вражду полочан с новогородцами, кривичей со словенами – тут и единство веры не помеха.

К кривским боярам примкнули и многие гридни, и вои. И Несмеян – тоже. Вот и глядит сейчас исподлобья – не по его вышло.

Против стали новогородские кривичи и словене. Против был и волхв Славимир, у которого ныне в кривской земле было мало не столько же власти, сколько у самого князя. Против был и сам Всеслав.

Измысленная Всеславом и Славимиром, князем и волхвом месть Софии оказалась для новогородских христиан ещё страшнее разрушения собора. И пришлась по душе большей части полоцкого войска и новогородско-плесковской охочей рати. Удоволили всех – и рать, и бояр, и волхвов. И богов. И только несколько десятков твердолобых во Всеславлей рати было недовольно.

И Несмеян.

Сзади подъехал новогородский боярин Гюрята Викулич, друг покойного Лютогостя и двоюродник Крамаря, который прошлой осенью приезжал в Полоцк послом от Басюры. Конь Гюряты оглушительно фыркнул над ухом князя, но Всеслав даже не дрогнул – Велесов потомок отлично владел собой.

– Вот и Перынь наша, Всеславе Брячиславич.

Князь молча кивнул, разглядывая высокую бревенчатую ограду бывшего Перунова святилища, над которой ныне высились крытые лемехом маковки с крестами – теперь здесь стояла церковь какого-то христианского святого – Всеслав всё время забывал какого – срубленная ещё при Добрыне по приказу Иоакима Корсунянина.

Князь вдруг усмехнулся – взгляд его скользил по резным узорам ограды и ворот, легко выделяя ломаные солнечные кресты и грозовые Перуновы огнецветы, Велесовы и Мокошины резы. Русь жила и пробивалась сквозь тонкий наносный слой христианства, прорастала упрямыми ростками. Около церкви Всеслав постоял несколько времени, разглядывая тесовую кровлю и ажурную звонницу, крытую лемехом, покачался с пяток на носки и обратно. Священные резы Пятерых пестрели даже на самой церкви, на стенах, причелинах и полотенцах. Добро христианам, если хоть на кресте Перуновых да Дажьбожьих знаков нет, – весело подумал полоцкий князь, снова усмехаясь. Усмешка вышла холодной и недоброй.

– Спалить бы храмину-то, Всеславе Брячиславич? – мрачно сказал за спиной Несмеян – гридень всё никак не мог смириться с тем, что вышло не по его.

Князь перехватил перепуганный взгляд перынского попа и качнул головой:

– Не время, Несмеяне… лучше внимательнее погляди.

Гридень озадаченно смолк, а князь уже оборотился к боярину: