Земля последней надежды. Свиток 1. Дети конопатого бога

– А что, друже Гюрята Викулич, с этого ли пригорка жертву Волхову ранее метали?

– Это Змею-то? – весело уточнил Гюрята, спешиваясь и становясь рядом с князем. – Надо быть, так. Бахари про то не сказывают, а помнить никто уже и не помнит – три сотни лет прошло.

Кощуна про Змея Волхова, сына самого князя Славена была ведома и Всеславу, а уж новогородскому-то боярину…

– А здесь вот, княже, – боярин указал на церковь, – хоромина Перунова стояла. Потому и место так прозывается.

Про то Всеслав тоже знал.

– После крещения, когда Добрыня половину Новгорода пожёг, епископ Иоаким велел хоромину разметать, – Гюрята разглядывал всё ещё бледного попа с нехорошим любопытством, прицельно глядел. Так глядят на ухваченного за крылья неосторожного овода, размышляя – раздавить его, отпустить, соломинку в зад воткнув, альбо просто голову оторвать да летать пустить. – На её основании церковь и поставили. Вон, погляди, княже, из земли камни торчат – великовато основание-то оказалось. И посейчас слух про Перынь ходит, Всеславе Брячиславич, будто в ясные и лунные ночи в реке вместо церкви христианской Перунова хоромина отражается. Та, древняя…

– А капи куда дели? – глаза Всеслава тоже прицельно сузились.

– В Волхово пометали, куда же ещё… – у губ Гюряты возникла на миг горькая складка. Но он тут же оживился. – Зато теперь кто с Ильменя к Новгороду по Мутной плывёт, так на это месте обязательно что-нибудь в жертву в воду кинет.

Всеслав понимающе кивнул.

– А Перунов капь, княже… – голос Гюряты торжественно зазвенел, – в Новгород приплыл! И палицу на Великий мост бросил. И было речено градским, что с этого дня не будет мира в Новом городе!

Князь слушал с любопытством – этой кощуны до сих пор слышать ему не доводилось.

– И нет в Новгороде согласия и по сей день, – сказал он жёстко едва боярин умолк, и Гюрята только согласно опустил глаза.

Помолчали несколько времени.

– Вели, Гюрята Викулич, мужикам со Людина конца брёвна готовить, – процедил Всеслав, прищурясь. – По весне на этом месте будем снова Перунову хоромину отстраивать. А кресты снять велю теперь же.

– Нечестивцы, – прошипел поп, белый, как снег. – Епископ…

– Епископ Стефан бежал в Киев, – перебил его полоцкий князь, безотрывно и остро глядя на попа. Тот сник, не в силах долго выдержать страшного Всеславля взгляда.

А Несмеян бешено засопел за спиной – не нравилось верному гридню, что любимому князю, потомку самого Велеса и Дажьбога смел прекословить какой-то поп.

Священник глянул исподлобья, кротко озрел князя с головы до ног – от красноверхой медвежьей шапки до зелёных сафьянных сапог с высокими голенищами.

И снова опустил голову.

– Воля твоя, княже Всеслав, – прошептал он.

– Вот именно, – кивнул Всеслав, уже веселея. – Моя воля. И Перуна с Велесом.

– Смеешь ли ты упоминать имена демонов своих у святой церкви, княже? – сжал зубы священник.

– Смею, – подтвердил князь, бешено глянув на попа. – Смею я звать имена своих богов там, где веками была их святыня! Смею!

Крепок, – подумалось Всеславу про священника. – Крепок. Ишь, даже имя моё сквозь зубы давит – не по нраву, что не крестильное…

– Княже, – голос Несмеяна до сих пор был угрюм.

– Дуться покинь, – велел князь, не оборачиваясь. – Ишь, нашёлся поборник высшей правды.

Гридень неопределённо хмыкнул.

– Чего там ещё стряслось? – устало спросил князь, отводя глаза от речной глади – даже тут, в тихом закутке меж тенистыми ивами, где в небольшой просвет меж веток виднеются далёкие рубленые стены Новгорода, ему не было покоя. И тут же усмехнулся над своей досадой – если уж попал в князья, так про покой забудь. Попал пёс в колесо…

– Да тут… княже… ведаешь ли… – гридень явно не знал, с чего начать. Топтался на месте, вздыхал, отводил глаза.

– Ну, не мямли, – добродушно засмеялся Всеслав, любовно озирая гридня (считай, что и друга уже!) и ещё не подозревая, какую свинью ему подложила судьба. – Любушку, небось, себе завёл в Славенском конце, хочешь, чтоб Купаве твоей чего-нибудь соврал?

– Если бы так, – вздохнул Несмеян, не приняв шутки. Вскинул глаза на князя и вновь отвёл. Но по одному только короткому взгляду Всеславпонял – беда. И немалая.

– Что?! – спросил князь коротко и страшно. Навеянное спокойной водой Волхова вмиг куда-то сгинуло – утянуло скользкий хвост в сыпучий песок – не ухватишь.

– Купец тут… новогородец, – всё так же нехотя ответил гридень. – Словен. Жалуется купец.

– Так это же хорошо, что нам жалуется, – сказал Всеслав, всё ещё не понимая. – Не посаднику, а нам! Стало быть, защиту в нас видят! Словене-то…

Словене и верно признавали кривского князя своим неохотно. В Новгороде который день шла скрытая борьба меж словенами и кривичами, а опричь того мутили воду христиане, то тут, то там крича про резаных из дерева демонов.

– Так на гридня твоего жалуется, – пояснил Несмеян, упорно не глядя на князя.

Всеслав сжал зубы.

– Почесуха какая-нибудь или взаболь?

– Взаболь, княже.

– Та-ак, – протянул князь, вставая. Стало ясно, почему Несмеян прятал глаза – кому же охота доводить на своего – дружинного гридня! – на того, с кем щит к щиту… – А ну-ка, пошли.