Земля последней надежды. Свиток 1. Дети конопатого бога

Все вмиг поняли, ЧТО имеет в виду переяславский князь –наделить ещё кого-нибудь из княжичей престолом! Чтобы появилась ещё одна княжья дружина!

Кого?!

Вмиг напряглись и великий князь, и Святослав, глядел вприщур с ожиданием Всеволод.

Кого?

Из сыновей великого князя двое при престолах – Мстислав и Ярополк. Ну пусть один – Ярополк. Но и Мстислав… ради кого война-то? Конечно, война против Всеслава вообще, но и княжение для Мстислава обратно отбить – цель не последняя. Третий же Изяславич, Святополк, молод ещё (хотя уже и семнадцатый год молодцу!), и престол ему пока что не в черёд – и без того у старшей ветви Ярославлей силы многовато. Навряд ли новый стол достанется кому-то из Изяславичей.

Как ни суди, черёд теперь Роману Святославичу – второму сыну черниговского князя. Из его братьев престол только у Глеба в Тьмуторокани, а возрастом Роман как раз подходит – старше Святополка. Да вот только вряд ли согласится великий князь настолько усилить среднего брата. Вестимо, на людях меж братьями родство да любовь, а вот… а вот меж собой и Ярославичи, и их дети знали – никакой любви меж старшим и средним братьями нет! Сотню, тысячу отговорок найдёт великий князь, а стола Роману Святославичу не даст!

Но тогда Святослав затаит обиду, а это опасно!

Верно.

И потому стол достанется переяславскому княжичу Владимиру Мономаху – удоволить младшего брата в пику среднему, заручиться (не приведи боже, конечно!) помощью переяславских оторвиголов и их князя, вроде как спокойного и рассудительного книжника Всеволода.

Тука и сам не заметил, как сам всё решил за князя.

И когда так и вышло, как он думал, не удивился ничуть. Слишком уж хорошо он знал своего господина.

Стол достался Владимиру Мономаху – ростовский стол. Мальчишке тринадцати лет.

Тука заметил, как вспухли у Святослава на челюсти крупные желваки и понял, что черниговский князь обижен до глубины души. Но дело есть дело, и Святослав затаил обиду, словно сказал себе – разберёмся после, когда исчезнет назола: кривский оборотень.

Тука заметил, и про себя осудил господина.

С одной стороны, великий князь прав – разделяй и властвуй! Наука ромейских базилевсов уже входила в плоть и кровь русских князей – divide et impera!

А с другой – нет, не то время выбрал великий князь, чтобы разделять. Сейчас… сейчас надо было удоволить Святослава! стратилата! в преддверии-то ратной грозы. Да что там в преддверии – на пороге! Ну если уж так приспичило создавать противовес, так надо было и Мономаху княжение тоже дать, но обижать сильнейшего союзника перед большой войной…

А Всеволод умён – удачно выбрал время, чтобы вырвать для своего пока что единственного сына престол.

Самостоятельный престол! В тринадцать лет!

Тука готов был поклясться, что переяславский князь рассуждал так же, как и он. Дело Всеволода было беспроигрышным – престол Мономах получил бы в любом случае, хоть бы и решил великий князь удоволить Святослава. Ну дали бы Роману Ростов, так Мономах бы на Волынь поехал. Или в Туров – тоже достойный престол, там Святополк Ярополчич когда-то княжил. Да и сам Изяслав, ныне князь великий, до Новгорода на туровском столе сидел.

Умён переяславский князь!

На миг у Туки возникло резкое сожаление о том, что он выбрал себе НЕ ТОГО князя. А и кого иного было выбрать-то, если самый ближний русский князь был тогда в Новгороде? Изяслав. А Всеволоду об ту пору всего-то и было только двадцать два года, он и престола-то своего не имел до самой отцовой смерти.

Возникло и ушло. И не впервой уже. А капля камень точит…

Святослав не простит.

Князь Изяслав сам рыл себе могилу…

Тука незаметно сделал рожки указательным пальцем и мизинцем, отгоняя нечистого – не накликать бы.

[1] Т.е. боярин Людина конца, одного из районов древнего Новгорода.

[2] Русской землёй в Киевской Руси называлась не только всё государство, но и земля в Среднем Поднепровье, прилегающая к реке Рось и непосредственно к Киеву.

[3] Книга Исход. (Тора. Пятикнижие Моисея).

[4] Мировой жопы (лат.).

Глава 2. Эхо войны

1. Кривская земля. Нарочь. Войский дом. Лето 1066 года, зарев

Широкое, до блеска заточенное лёзо, скошенное и вытянутое вниз, прочно сидело на тяжёлом семипядном топорище держаной берёзы.

Невзор вздохнул и поднял топор. Прицелился – и точным ударом рассёк берёзовую чурку на две ровненьких половины.

Нельзя сказать, чтобы топор был особенно тяжёл. Но за день намахаешься так, что к вечеру руки не только ноют – стонут мало не в голос.

Невзор колол дрова уже второй день – в наказание за опоздание. Не утерпелось, мальчишке, выпросился на двое суток к деду в Моховую Бороду. С родными побыл. Отдохнул от каждодневных войских упражнений. Только вот обратно – опоздал к первой заре.

Но, помня отцовы слова: «имени моего не опозорь», едва вымолил, чтоб отцу не сообщили. Теперь три дня дрова колоть для поварни.

Нельзя сказать, что в войском доме Невзору не нравилось или было слишком тяжело.

Нравилось.

И давалось всё сразу же, без лишних повторений.

Да только ведь дома, у родных, всегда лучше.

Хотя здесь тоже уже дом и почти родня…