Земляничный вор

К тому времени как я окончил школу, отец, казалось, стал от меня еще дальше, чем был при жизни тетушки Анны. Практически все свое время он посвящал «дубовому проекту», хотя теперь, пожалуй, суть этого проекта стала мне еще менее понятна. Его лес – хотя это еще вряд ли можно было назвать лесом – простирался вдоль всей территории фермы по берегу Танн, как бы обходя ту небольшую, неправильной формы поляну, на которой когда-то выращивали садовую землянику. Там же находился старый колодец, послуживший могилой тетушке Анне и теперь намертво закрытый крышкой из толстой металлической сетки, впаянной в бетон. Сперва мне казалось, что отцу, возможно, захочется сохранить старую земляничную плантацию, но время шло, а он не делал ни малейшей попытки ухаживать за растениями или собирать ягоды, и я понял, что земляника в его планы не входит.

Я оказался полностью предоставлен самому себе и несколько одичал. Стал пить. По соседству жила одна хорошенькая девушка, ее звали Элоиза Гужон, и я запросто ее обрюхатил, хотя мне было всего восемнадцать, а ей уже почти двадцать один. В итоге нас обвенчали в деревенской церкви под бдительным присмотром ее дедушки. Мой отец тоже там был, но едва сумел выдавить из себя пару поздравительных слов, да и на свадьбе присутствовал совсем недолго. Но я хорошо помню, как он сказал мне сразу после венчания:

– Я хочу, чтобы ты непременно сохранил этот дубовый лес, Нарсис. Ради Мими и ради твоих собственных детей, когда они у тебя появятся. – И он крепко меня обнял – впервые с тех пор, как я перестал быть ребенком, – и прошептал: – Любовь – это то, что видимо только Богу.

Я еще подумал тогда, уж не пьян ли он. Вином от него, конечно же, пахло, но я не заметил, чтобы он так уж много пил. С другой стороны, после похорон Мими отец, по-моему, ни одного предложения не смог произнести, не заикаясь. А имя ее и вовсе ни разу с его губ не слетело. И это упоминание о Боге тоже казалось мне удивительным – ведь отец и католиком-то себя не считал. И в церковь больше не ходил, и Библию никогда не читал. К иудаизму он, впрочем, тоже никакой склонности не имел, несмотря на влияние Наоми. Согласно его представлениям, тот бог, что был воспет в Торе, был ничуть не добрее Бога, воспетого в Библии и оказавшегося способным пожертвовать собственным сыном из-за украденного яблока. Но именно таковы были последние слова отца, обращенные ко мне.