Земная твердь

— В некоторых леспромхозах — я это твердо знаю — на лесоучастках созданы малые комплексные бригады. Надо и нам это сделать. Что за бригады, спрашиваешь. А просто все. Вот, скажем, в нашем трелевочном волоке лесорубы разных профессий трудятся каждый сам по себе. Потому-то и волочится у нас все нараздерягу… Надо объединить в одну бригаду всех рабочих, чтобы они купно отвечали за валку деревьев, обрубку сучьев, чокеровку и вывозку, а на то пошло — так и погрузку древесины на автомашины. Тогда в бригаде все будут поровну заняты. Все будут одинаково болеть за дело. Только боюсь я, что Крутых не пойдет на это.

— Почему?

— Да человек-то он тепленький. План помаленьку вытягиваем, и ладно. Дисциплинка кое-какая есть. Это ему все. А где-то бы принюхаться к новизне — этого у него нету.

На другой день утром Петруха раным-рано зашел за Свяжиным домой. Илья Васильевич сидел на крыльце и, вяло отбиваясь от комаров, ел с молоком краюху домашнего хлеба. Против него на деревянном мосточке сидел рыжий Уралко и, склонив остроухую голову набок, умильно глядел в рот хозяина.

По просьбе Петрухи вышли в лес задолго до начала работ. Сразу же за воротами свяжинского дома Сторожев начал разговор:

— Думал я, Илья Васильевич, о вашей бригаде. Ну, вот, о малой комплексной, что вы вчера говорили. Подсчитывал людей, спиленные хлысты и убедился, что в голове у вас родилась гениальная мысль. Здорово это вы придумали.

— И дальше что, мыслитель? — Свяжин углом кулака расправил усы, и Петруха увидел, что под ними у лесоруба цвела ласковая улыбка. — Ну, дальше-то, спрашиваю, что?

— Душу из Потея (так ребята прозвали Тимофея Крутых) вынем, а малую комплексную создадим. Пусть не все работы в лесосеке она объединит, но попробовать свести валку, очистку и трелевку леса нужно. Тут еще и такое дело, Илья Васильевич, — Петруха приумолк, очевидно, сосредоточиваясь на какой-то важной мысли, и после паузы продолжал, хмуря конопатый лоб: — Вы заметили, что парни искоса поглядывают на нас? А я заметил. Говоря прямо, мы с вами частенько махрим, а им-то, сами знаете, каково приходится. А славу передовой лесосеки все поровну делим. Я так не могу работать. Вот и все.

— Ну, вот что, крапивная кострика. Я сегодня же вечером схожу по этому вопросу к Крутых. Не собьешь ведь его. Упрям, аки бес.

— Я пойду с вами.

— Дров не наломаешь? Тогда забегай в контору после ужина. Вместе и поговорим. Только к нему надо идти не с голыми руками. Так он и говорить не станет. Знаю я его, слава богу. Надо его расчетами двинуть. Понял?

— Я затем и шел к вам, Илья Васильевич, чтобы кое-что обговорить.

Свяжин скосил на парня улыбчивый глаз:

— У вас там, в Карагае, все такие хваты, как ты? — И более серьезно: — Пойдем — вон старика Мохрина поленница — сядем, перетолкуем. Время есть еще.

Они свернули с дороги и, забрызгавшись сбитой с травы росой, подошли к незавершенной поленнице. Сели.

XVII

Целыми днями окна конторы участка распахнуты, и все-таки запах махорки никогда не выветривается. Только поздним вечером остуженный росами воздух вольется в прокуренное помещение и освежит его, будто вымоет ключевой водой.

Любит этой тихой порой посидеть и поразмышлять в конторе мастер участка Тимофей Григорьевич Крутых. Он садится на свой стул, снимает с лысой головы фуражку-блин, надевает на кончик носа железные очки и углубляется в чтение записной книжки. В ней за день записаны десятки и десятки цифр, помечены на память факты, еще факты, фамилии, вопросы. Тимофей Григорьевич днем на месте никогда не принимает никаких решений, чтобы не допустить второпях ошибки. Зато к утру у него готовы ответы на все вопросы. Свой стиль руководства он считает мудрым, а себя — человеком, застрахованным от ошибок.

— Нам, руководителям, нельзя работать опрометчиво, — часто говорит Крутых, делая очередную запись в свой блокнот.

Тимофей Крутых относится к той категории командиров производства среднего звена, которые не имеют ни общего, тем более специального образования. Это в большинстве случаев практики вооруженные знанием жизни, дела. Они не ломятся вверх по служебной лестнице, не хватают чинов, а просто крепко держатся за определенную им ступеньку и добросовестно тянут на себе порою большой воз работы.

Тимофей Григорьевич начал свой трудовой путь подборщиком сучьев в волоке. Года через три или четыре стал вальщиком леса, а потом выучился на тракториста, водил по лесосекам трактор, и водил неплохо. Но после армии ему не захотелось возвращаться на лесные работы, и он определился попервости рабочим склада, затем кладовщиком и наконец стал заведующим материальным складом леспромхоза. Вот здесь и выявились его недюжинные способности снабженца-добытчика.