Зеркала

В общем, все было плохо. Не потому, что плохо совсем, нет, с этой точки зрения все обошлось. Мы мирно сидели в личной гостиной господина Герхарда, не в пример более уютной и теплой, чем гостевые и официальные комнаты в его доме, пили травяной чай, который принесла служанка вместе с запахами кухни и грядущего обеда, и чашка в моих руках дрожала.

Я никогда не думала, что можно заставить человека чувствовать себя виноватым даже не молчанием, нет — подчеркнутой холодностью в интонациях, предельно официальной вежливостью в обращениях. То приятное ощущение защищенности, которое было у меня утром, сейчас исчезло. Кондор не то чтобы злился, он не одобрял, выражая свое неодобрение так, что лучше бы это был гнев.

Хотя нет.

Сейчас я очень хорошо осознала, что испытать на себе его гнев — это то, чего я хочу меньше всего на свете.

— Леди Лидделл не сказала мне, что вы с ней встречались, — Кондор сказал это, даже не повернувшись в мою сторону. Он смотрел на Хёльду — прямо и пристально, а та под этим его взглядом ни капли не менялась, оставаясь все такой же слегка отстраненной, и тихо улыбалась каким-то своим мыслям.

— Я не успела… — попыталась оправдаться я, потому что действительно не успела ему рассказать об этой встрече: сначала я просто не помнила, а потом было не до того, слишком много всего свалилось на мою бедную голову. Да и знала ли я, что девушка, схватившая меня за рукав в таверне, это местная пророчица? Я тогда вообще слегка пьяная была и…

Взгляд светло-серых глаз Хёльды сфокусировался на мне.

— Ты не была осторожна, — сказала она, и это было очень уверенное утверждение. Я в ответ только моргнула. — Нужно слушать то, что тебе говорят, иначе опять попадешь в беду.

Раздалось синхронное хмыканье.

Хёльда повернулась в сторону Ренара и сощурилась, разглядывая его. Мастер Герхард оставался спокойным. Внезапно для меня, привыкшей к какой-то суховатой сдержанности этого мага и к тому, что он при каждой нашей встрече подчеркнуто сохранял нейтральность ко всему, на лице Герхарда появился отблеск внутреннего торжества. Он наблюдал за тем, как Ренар под взглядом Хёльды резко собрался и попытался очаровательно улыбнуться. Ведьму это ни капли не проняло, ее интерес к нему был далек от чисто женского интереса к красивому парню.

— Бедный мальчик, — Хёльда с грустью покачала головой. — Я часто вижу тебя здесь, но ты словно бы избегал меня все время. Не хочешь, чтобы в тебя смотрели? А мне было интересно, чей рыжий хвост мелькает за углом, — она странно хихикнула, на что Ренар ответил плотно сжатыми губами и непроницаемым выражением, застывшим на лице. — Видеть суть людей и явлений — это тяжелое бремя, — светлые, словно выцветшие глаза снова были направлены на меня. — Мой разум не всегда справляется, и я говорю чушь, — уголок ее губ нервно дернулся. — Болтаю лишнее. Простите. Я здесь не за тем, чтобы разбалтывать чужие тайны. Мне нужно было что-то сделать, но я уже забыла, что именно.

Она виновато посмотрела на Герхарда.

— Ничего, моя хорошая, — мягко ответил тот. — Расслабься — и вспомнишь.

Хёльда коснулась кончиком пальца своих губ — это был какой-то невероятно детский жест, в котором переплелись смущение и кокетство, — и уставилась на Кондора так же, как до того смотрела на Ренара и на меня. Кондор коротко фыркнул и едва ли не развалился в кресле, словно бы раскрылся перед ее взглядом, разрешая смотреть на самого себя — или в себя — и ничего не скрывая. Выражение лица Хёльды медленно менялось: ее постоянная растерянная отстраненность сменилась легком испугом, а затем — недоумением.

— Посмотрела? — добродушно спросил Кондор.

Она кивнула, чуть приоткрыв рот, и мне стало очень интересно, что же такое она там увидела.

— Себя, — Хёльда снова обернулась ко мне — и прежней полудетской-полублаженной рассеянности на ее лице уже не было. — Я увидела саму себя, искаженную чужими представлениями о том, что я есть. Милорд тактично молчит о том, что он думает обо мне, но он позволил это увидеть.

Герхард попытался что-то вставить, но Кондор остановил его едва заметным жестом:

— Потом поговорим на эту тему. Мне интересно, что Видящая хочет сказать.

— Но вы же мне не поверите, — она снова нервно улыбнулась одним кончиком рта, отчего ее симпатичное, пусть и несколько изможденное личико странно перекосилось, став почти гротескным.

— Я не привык доверять ничему, что погранично, это слишком зыбкий путь, милая. Шаг в сторону — и ты уже не владеешь ничем, в том числе — самим собой.

— Это ваш страх.

— Да, — Кондор говорил с ней так, как говорят с детьми, улыбаясь покровительственно, но не снисходительно. — Один из моих страхов. Хочешь увидеть остальные?

Ее глаза стали огромными от удивления и ужаса.

— Вот и не надо пытаться, милая.

Я осторожно поставила чашку на блюдце, фарфор звякнул, и этот звук в повисшей тишине был настолько громким, что я сама чуть не вздрогнула.