Зеркальный лабиринт. Выход есть всегда

Когда народ из собора вышел, Ванин этюд был почти готов. Даже издалека юноше было заметно, что после службы лица у людей преобразились, стали радостными, счастливыми. «Зря мы в церковь не зашли», — позавидовал он неведомой ему радости.

— Конечно, зря, — вдруг раздался рядом густой бас. — В такой-то праздник и мимо храма проскочили.

К Ивану поднялся высокий монах.

— Вот здесь синевы убавь, — он взглянул на холст. — А тут аквамарином мазни. Белил больше на храм положи и тени прорисуй. Где тени-то?

Чувствовалось, что монах в живописи не профан.

— Отец Гавриил, — протянул он юноше руку.

Ваня хотел ее пожать, но монах, крепко схватив его ладонь, трижды притянул его к себе и расцеловал.

— Вот так здороваться надо, — засмеялся он, глядя на растерявшегося паренька. — А здесь фигурку монаха добавь для правильного композиционного решения.

Иван послушно макнул кисть в черную краску.

— А почему монахи всегда в черном ходят? У вас что, траур по прошлой жизни?

Он коснулся кистью холста.

— Хороший вопрос, — задумался отец Гавриил. — А сам ты как относишься к черному цвету?

— Цвет как цвет, — пожал Иван плечами.

— Нет, брат. Здесь ты неправ. Черный цвет не прост. Недаром его так любит враг рода человеческого.

— Дьявол, что ли? — небрежно уточнил Иван и тут же невпопад мазнул по холсту. — Так его же нет. Сказки это все.

— А Бог, по-твоему, есть?

— А как же. Только я его называю «Вселенский разум».

Отец Гавриил вздохнул, но промолчал.

Иван принялся убирать с холста черное пятно. Но оно почему-то не стиралось, а напротив, размазывалось все больше, съедая осенние краски.

— Теперь придется все заново рисовать! — расстроился юноша.

Монах перекрестил холст и продолжил:

— Видишь, именно черный цвет обладает свойством не смешиваться с другими цветами, а поглощать их. Для нас, монашествующих, этот цвет означает отказ от земных радостей, отказ от страстей ради любви ко Господу. А враг человеческий любит черный цвет, потому что за ним легко спрятать самые грязные делишки. Впрочем, на самом деле все очень просто. Но это «просто» мне тебе сложно объяснить.

— А вы тоже художник? Или были художником? — юноша неожиданно справился с пятном и перевел взгляд на монаха.

«На вид — лет сорок, сажень в плечах, круглое доброе лицо, длинные волосы, завязанные в хвост, вьются у висков, глаза синие-синие, умные-умные, а взгляд чистый, как у ребенка. Какой-то русский богатырь из сказки, а не монах».

— Русские богатыри и были монахами, — опять угадал Ванины мысли отец Гавриил. — Про Илью Муромца слыхал?

— Конечно, — Ваня обиделся. — Я даже картину Васнецова «Три богатыря» копировал.

— Копировал, говоришь, — монах внимательно вгляделся в лицо юноши. — Конечно, для учения это нужно. А вот для тебя лично — дело опасное. Но, может, и пронесет с Божьей помощью. Только ведь за этой помощью тебе самому к Господу обратиться надо. А ты мимо храма пронесся.

Иван ничего не понял из услышанного. «Помощь Божья, копировать опасно. Ерунда какая-то».

— Не ерунда, — вздохнул отец Гавриил, — только разъяснить я тебе ничего не могу. Не поймешь ты меня, брат Иван. А то, что я художником был, ты угадал. Двадцать лет у мольберта стоял.

— Двадцать лет! — поразился Ваня. — Сколько же вам сейчас?

— Да уж за пятьдесят перевалило, — лицо монаха осветилось улыбкой.

Только сейчас юный художник заметил и серебряные нити в волосах монаха-богатыря, и морщины у глаз, разбегающиеся лучиками при улыбке.

— А можно, я ваш портрет нарисую? — неожиданно для себя спросил он.

— Нет, брат. Некогда мне тебе позировать. Я и так полжизни на художества потратил. Меня Псалтирь ждет.

— Кто ждет? — не понял Ваня, но отец Гавриил, перекрестив его, ушел.

На обратном пути Иван подробно пересказал Петру разговор с монахом.

— Ты случайно не знаешь, кто такой Псалтирь? — спросил он.

— Наверное, друг его или начальник, — не задумываясь ответил тот.

А отец Гавриил в это время, стоя на коленях с Псалтирью в руках, молился за раба Божьего Ивана, которого в будущем ожидали великие искушения.

Больше в лавру Иван на этюды не ездил. Ему вдруг надоело рисовать пейзажи и, к удивлению учителей, он увлекся той самой абстракцией, которую они подвергали обструкции. Сначала его поманил кубизм, а закончилось это нешуточным увлечением геометрическим супрематизмом. В общем, пошел наш Ваня след в след за своим «почти однофамильцем».

Закончил Иван художественную школу не просто, а с отличием. Несмотря на его подвыверт с абстракцией, педагоги не поменялись к своему любимцу и оценили его выпускную работу (три красных геометрических коня на синем лугу под желтым небом) по заслугам. Ну, может, совсем немного их преувеличили за Ванечкин добрый нрав и хорошие манеры, но талант-то все равно был налицо.

Налицо, да не на лице. С внешностью нашему выпускнику не повезло. Другой бы юноша и внимания не обратил на эту пресловутую внешность, но Ваня, наслушавшись разной рекламной тарабарщины, твердо уверовал, что его счастье напрямую зависит от красоты лица, крепких мускулов… ну и тугого портмоне, конечно. Ничего из этих достоинств он не имел.