Зеркальный вор

Штанина джинсов прилипла к ноге. Он дергает ее и морщится, вспоминая о ране. Выйдя в переднюю комнату, мочится в бутылку из-под молока и потом затыкает ее, чтобы не распространять вонь. Открывает вещмешок, делает несколько глотков из фляги и чистит зубы.

Завершив на этом привычный утренний ритуал, он стягивает джинсы, разматывает окровавленную повязку и промывает рану. Выглядит она неважнецки. Стэнли находит в мешке флакон медицинского спирта, катушку с нитью и чистую белую майку, которую не жаль пустить на бинты. Льет спирт на рану, стиснув зубы, чтоб не завопить во весь голос от жгучей боли. Флакон почти опустел, и он выливает на рану остатки. Вытерев слезящиеся глаза майкой, рвет ее на полосы и накладывает свежую повязку. Эта мучительная, но необходимая забота о себе доставляет ему своеобразное суровое удовольствие, приправленное презрением к миру мягкотелых обывателей, неспособных либо не желающих поступить подобным образом и решающих все свои проблемы уплатой денег спецам. С некоторых пор он уже не в мечтах, а именно в подобных действиях — несложных, но требующих выдержки и усилия над собой — ощущает свое сродство с Гривано.

После перевязки он отмеряет нить, вдевает ее в иголку и зашивает порванные джинсы. Позднее надо будет отмыть в море засохшую на штанине кровь.

В задней комнате Клаудио поворачивается на другой бок и что-то бормочет по-испански. Стэнли прислоняется к дверному косяку и смотрит на спящего друга — плавный холмик под одеялом, — а потом возвращается к дыре в стенной панели и нашаривает то, что спрятал там прошлой ночью.

Накануне, после расставания с Уэллсом, он порядком поплутал по разбитым тротуарам и болотистым лужайкам, пока не увидел знакомый заросший прудик на улице, название которой — Наварр-Корт — ему ранее на глаза не попадалось. Мотоцикл был на прежнем месте, как и пара ног, торчавших из зарослей. Оглядевшись, Стэнли осторожно пробрался через тростники к воде и там, как и предполагал, обнаружил загнувшегося от передоза байкера: впалые щеки, синие губы в обрамлении усов, торчащий из вены шприц. Резкий запах мочи смешивался с ароматом цветущего жасмина. Стэнли задержал дыхание, нагнулся и — вот она, удача: четыре целлофановых пакетика во внутреннем кармане джинсовой безрукавки мертвеца.

До кафе он добрался к двум часам ночи. Публика уже расходилась, джазмены убирали в футляры свои инструменты, а поэты — Ларри, Стюарт и Джон — в дальнем углу наседали на Алекса, споря о чем-то или о ком-то по имени Моллой. Стэнли сразу же поймал на себе заинтересованный взгляд Алекса, словно тот вмиг учуял наркоту с противоположного конца зала. Пока Стэнли наблюдал за ними от входа, Алекс достал из кармана черный блокнот и карандаш, что-то быстро нацарапал, вырвал страницу и передал ее назад через плечо своей жене, черноволосой Лин. При этом он ни на секунду не прервал свой монолог:

— Де Голль наградил его Военным крестом, хотя его поведение во время войны нельзя назвать героическим. Он просто оказывал посильную помощь. Не совершил никаких деяний, которые можно было бы хоть как-то приравнять к подвигу. Зато книги — выраженное в них яростное неприятие происходящего — были его настоящим подвигом.

Лин привидением проплыла через комнату и вложила в руку Стэнли свернутый листок. Стэнли поднял полусонного Клаудио со стула у двери, и они вышли в ночь под пульсирующий чужеземным акцентом голос Алекса за их спинами:

— Да, я знал его в Париже. Я публиковал его книги, когда никто не хотел за них браться. В каком-то смысле он был мне как родной отец…

Теперь Стэнли натягивает свои зашитые джинсы, кладет целлофановые пакетики в нагрудный карман и разворачивает листок из блокнота Алекса. «Клаб-Хаус-ав. 41», — написано там. Он убирает подпирающую дверь доску и выскальзывает на улицу.

Клаб-Хаус-авеню находится в семи кварталах на север, в сторону Оушен-парка. Спидуэй почти безлюден, однако Стэнли предпочитает выйти на набережную, чтобы оценить погодные перспективы. Идет мощный прибой. Далекие волны и небо смешались в беспокойном движении. Береговая линия отступает и съеживается, как прохудившийся гелиевый аэростат. На западном горизонте Тихий океан явно строит планы насчет ливня, вот только когда он разразится, неизвестно. Барометр, должно быть, сейчас упал до своих нижних отметок. Стэнли кажется, что его носовые пазухи увеличиваются в объеме, распирая лицо изнутри.

Прошедшая ночка на пляже выдалась бурной, судя по количеству потерянных женских туфель, использованных презервативов и мотоциклетных следов на песке. Чайки сражаются с крачками за самые большие и аппетитные кучи блевотины. На углу Вестминстер-авеню Стэнли замечает цепочку засохших пятен крови — алые кляксы, как проблески заходящего солнца сквозь тучи, — и следует за ними на протяжении квартала, пока кровавый след не уходит в сторону от променада. Лица немногих встречных людей выглядят изможденными от недостатка сна и переизбытка употребленного алкоголя.