Зеркальный вор

Если Уэллс и откликается, то Стэнли его не слышит сквозь пронзительные звуки оркестра. Они оставляют ведра на кухне — рыбы начинают ходить кругами под светом потолочной лампы, — и, пока Сюннёве болтает о пустяках с Клаудио, Стэнли оглядывает комнату. На стенах и столах тут полно странных произведений искусства: дощечки с потеками расплавленного свинца, опутанные пряжей сухие коряги, керамические яйца с трещинами, как будто из них вот-вот кто-то вылупится. Из соседней комнаты доносится негромкий, отчетливый мужской голос, который Стэнли сначала принимает за голос Уэллса. Но потом ему на смену приходит другой голос, и Стэнли подмечает дребезжащий тембр: это говорят дикторы из динамика. Он не представляет себе, зачем одновременно включать проигрыватель и радио. Скрип половиц на втором этаже: кто-то ходит прямо над головой Стэнли.

— Стэнли! — окликает его из кухни Сюннёве. — Эдриан рассказывал, что ты добрался сюда из самого Нью-Йорка и что ты нашел там его книгу. Это правда?

— Да, мэм, — говорит Стэнли, — я из Бруклина. А книгу нашел на Манхэттене.

— Это чудесно! Думаю, каждый поэт мечтает о чем-то подобном. Это все равно что бросить в океан бутылочную почту и потом получить ответ с другого конца света. Сама я, как художница, всегда знаю, в чьи руки попадают выполненные мною работы, — так что мне трудно это понять. Эдриан говорит, что это не мое. Но вот что я вам должна сказать. Вчера, вернувшись домой, он поднялся в кабинет и закрыл за собой дверь. И что сегодня? Что сейчас? То же самое. Уже много лет он не работал так интенсивно. Много лет! И все благодаря тебе. Сам он тебе этого не скажет, поэтому говорю я. Добавить в твой чай молоко? Сахар?

— Нет, мэм, спасибо.

В соседней комнате мерцает бледный свет — увидев его отражение в оконном стекле и абажуре лампы, Стэнли понимает, что источником голосов является не радио, а телевизор. Он перешагивает порог, чтобы взглянуть. Телевизор стоит в левом углу: модель «Филко» с экраном диагональю двадцать один дюйм в корпусе из красного дерева. До сих пор Стэнли видел работающие телевизоры по большей части на полках магазинов, но не в домашней обстановке. Этот телик сейчас показывает новости — точнее, записи старой кинохроники, если только нацисты вновь не пришли к власти, а Рузвельт не восстал из могилы. Как обычно, Стэнли трудно настроиться на восприятие картинки в целом: он слишком отчетливо видит текстуру экрана, и оттого образы распадаются на мозаику крошечных мигающих точек. Он моргает, трясет головой и наконец отводит глаза, вдруг почувствовав себя нехорошо.

А когда его зрение восстанавливается, Стэнли замечает пару глаз, наблюдающих за ним снизу, почти от уровня пола. Он вздрагивает и охает от неожиданности.

Это та самая грязно-блондинистая девица из кафе, которая целовала Уэллса в щеку. Она сидит на толстом узорчатом коврике, упираясь спиной в скамеечку для ног. Цветастый плед на плечах делает ее трудноразличимой среди пестрой обстановки комнаты. Стэнли не может припомнить случая, чтобы он при входе в помещение кого-то в нем не заметил. Возможно, такое вообще случилось с ним впервые. Глаза девушки следят за ним, тело сохраняет неподвижность. Выражением лица — расслабленным и настороженным одновременно — она напоминает львицу, как бы говорящую: «Ты все еще жив только потому, что я сейчас не голодна».

Входит Сюннёве и протягивает ему чашку чая на блюдечке.

— О, Синтия! — говорит она. — А мне казалось, что ты уже ушла.

Суда по интонации Сюннёве, она, как и Стэнли, не ожидала обнаружить здесь девушку и не очень-то рада ее присутствию. Синтия переводит взгляд со Стэнли на Сюннёве, потом опять на Стэнли, медленно моргает один раз и не произносит ни слова.

— Синтия, — говорит Сюннёве, — познакомься со Стэнли и Клаудио. Они друзья…

Тут она внезапно умолкает, словно забыв, что хотела сказать, — или чтобы получше сформулировать фразу.

— Это наши друзья, — продолжает она. — Ты будешь пить чай?

— Да, пожалуйста, — говорит девушка.

Голос у нее густой и сочный. «Голос толстушки», — думает Стэнли, хотя толстой ее не назовешь. На вид ей семнадцать, максимум восемнадцать лет. Фигура вполне оформилась, но этим формам уже можно определить срок годности: лет через десять она будет бороться с излишним весом. Впрочем, сейчас большинство мужчин этого не заметят или не придадут этому значения. На ней та же самая — либо такая же — одежда, в какой она была два дня назад: мешковатый черный свитер с глубоким вырезом, черное трико, алый шейный платок из тонкого шелка.

— Мы виделись ночью в кафе, — говорит Стэнли.

— Куафе, вот как? — пародирует она бруклинский акцент, насмешливо поднимая бровь. — Зачетный прононсик. Я правильно расслышала: вы, коты-добытчики, приволокли нам рыбу на ужин?

— Так и есть.

— Это клево! — говорит девица, и по лицу ее неспешно, как яйцо на сковородке, растекается улыбка.