Входит Сюннёве с еще одной чашкой на блюдце. Синтия поднимается с пола, основательно — вплоть до хруста позвоночника — потягивается, выкручивая поднятые над головой руки, и только после этого принимает чай. Стэнли затрудняется определить: то ли эта девчонка манерничает под голливудских звезд, то ли она просто слегка с прибабахом, что, впрочем, тоже отдает Голливудом. По периметру ее блюдца разложено несколько кусочков сахара; часть из них она ложечкой переправляет в чашку, а остальные звучно грызет, в то же время помешивая жидкость. Чай с молоком идеально совпадает с цветом ее глаз, только чай намного теплее. Стэнли уже сейчас может сказать, что они с этой штучкой не станут друзьями.
Клаудио протискивается в комнату мимо него.
— Синтия! — радостно говорит он.
— Привет, балаболка! — отвечает девица. — Обнимашки, чмоки-чмоки?
— С удовольствием,
— Это моя фатера, лягушонок. Милый дом, где мне всегда плеснут чайку.
Стэнли поочередно разглядывает обоих.
— Ты знаком с этой чиксой? — спрашивает он.
— Это же Синтия, — говорит Клаудио, с недоумением глядя на Стэнли. — Моя подруга из кафе. Я тебе о ней рассказывал.
Стэнли озадаченно морщит лоб. Возможно, Клаудио и впрямь о ней рассказывал, только он пропустил это мимо ушей, как пропускает половину его слов. Он смотрит на эту парочку, пока они оживленно болтают — упоминая людей, о которых он никогда не слышал и с которыми вряд ли захотел бы встретиться, — пока его внимание не привлекает большое полотно на стене позади них. Там, среди смачных разноцветных пятен, а также наклеенных на сукно сухих цветов и клочков пропитанной красками материи, он постепенно различает контуры дерева. Каждая из голых кривых ветвей помечена каким-то символом, вырезанным из серебристой фольги. Под деревом расплывчато обозначены две человеческие фигуры.
С кухни, сквозь шум воды из крана, доносится голос Сюннёве.
— Только что вспомнила, — говорит она. — Сегодня булочная закрывается рано, а мне нужна хала к ужину. Синтия, ты не позаботишься о гостях в мое отсутствие? Я не могу предугадать, когда Эдриан выползет из своей берлоги. Мальчики, если я дам вам хороший нож, вы почистите свою рыбу?
— Я этим займусь, — говорит Синтия.
Дверь главного входа еще только затворяется за Сюннёве, а Стэнли и Клаудио уже перетаскивают ведра из кухни на освещенное солнцем боковое крыльцо. Синтия готовит принадлежности — мусорный пакет из коричневой бумаги, скребок для чистки овощей, тонкий и острый филейный нож, пляжные полотенца чтобы на них сидеть, пачку старых газет «Зеркальные новости» — и следует за ними. По сторонам крыльца расположены дощатые скамьи, на которых она расстилает газеты; затем выплескивает на газон бо́льшую часть воды из ведра, чтобы было удобнее брать сбившуюся в кучу рыбу. Морская вода может погубить траву, но Стэнли ничего не говорит по этому поводу.
Синтия вручает скребок Клаудио.
— Будешь снимать чешую, — говорит она.
Запустив руку в ведро, она вытаскивает оттуда извивающуюся рыбину, плюхает ее на газету и ножом вскрывает ей брюхо от хвоста до головы. Ее большой палец одним движением извлекает наружу комочек внутренностей. Потом она отсекает голову вместе с грудными плавниками и передает выпотрошенную рыбу Клаудио. Рыбий рот еще разевается в попытке глотнуть воздуха, когда Синтия бросает голову вместе с кишками в бумажный пакет.
Клаудио без лишних вопросов — и, похоже, без всяких раздумий — приступает к чистке, и вскоре газету покрывает слой серебристой чешуи. Синтия разделывает следующую рыбу и приступает к третьей, меж тем как второй безголовый грунион еще подергивается на газете. Нож Синтии напоминает Стэнли один из его нью-йоркских ножей с самодельной рукояткой из намотанной изоленты. Он носил его под штаниной на голени, пока однажды не пустил в ход, после чего от ножа пришлось избавиться. Наблюдая за работой Синтии, он начинает испытывать головокружение. Он встает со скамьи, проходит через задний двор к вьющейся розе у заборчика и вдыхает аромат ее белых, с восковым налетом, бутонов.