Читаем Зеркальный вор полностью

Жареных грунионов едят целиком — с костями, как сардинок, — только вкусом они мало напоминают сардины, которыми его под Рождество угощали соседи-итальянцы в те годы, когда отец был на войне, а мама уже перестала разговаривать, так что он кормился где и как придется. Двигая челюстями, он думает о живом серебре прилива под луной, а также о пакете с рыбьими останками у задней двери — о перемешанных внутренностях, разевающихся крошечных ртах, затуманенных немигающих глазах. Он заставляет себя об этом думать, хотя на самом деле эти вещи его не волнуют. Рыба вкусная. Он голоден. Уже много месяцев он не питался вот так, по-домашнему, за кухонным столом.

Уэллс то и дело встает, чтобы подлить золотистое вино в полупустые бокалы.

— «Соаве классико», — говорит он. — Бутылки были куплены больше года назад. Как удачно, что я их сохранил! Это вино идеально подходит к рыбным блюдам. Бог ты мой — рыба по пятницам! Уж не хотите ли вы вернуть меня в лоно католической церкви? И ведь это может сработать, черт побери, это может сработать.

Уэллс в ударе, слова льются из него потоком, и никто даже не пытается разделить с ним место на авансцене. Сюннёве и Синтия вставляют по два-три удачных замечания каждая, да еще Клаудио в своем стиле задает пару вопросов мимо темы, а в остальном они позволяют Уэллсу расслабиться и нести все, что ему взбредет в голову. У Стэнли такое чувство, словно он наблюдает бой на шпагах в каком-то старом фильме, когда главный герой — скажем, Эррол Флинн или Тайрон Пауэр — в одиночку легко отбивается от дюжины противников, более всего озабоченных тем, как бы случайно не оцарапать голливудскую звезду. Синтия шевелит бровями и ухмыляется. Уэллс активно жестикулирует, почти не притрагиваясь к еде. В целом все это производит на Стэнли довольно тягостное впечатление.

— Кстати, о католицизме, — говорит Уэллс и начинает цитировать отрывки из своего только что написанного стихотворения.

Стэнли, крепко сжав челюсти и уставившись в тарелку, гоняет по ней вилкой зеленый стручок фасоли.

— Так вера может искривить пространство! — декламирует Уэллс. — Так изогнутся птолемеевы лучи! И так узрит святая Клара отраженье таинства мессы на пустой стене.

«Пожалуйста, остановись! — мысленно просит его Стэнли. — Не надо все портить! Да замолчи же ты!»

— Полагаю, вы в курсе, — продолжает Уэллс, — что Папа Римский совсем недавно, две-три недели назад, объявил Клару Ассизскую святой покровительницей телевидения. По крайней мере, это более удачный выбор, чем назначение архангела Гавриила патроном радиовещания, вы не находите? Церкви всегда была близка идея трансляции благой вести на громадные расстояния, но Папе, должно быть, пришлось помучиться с поисками подходящего небесного покровителя для этого дела. В последнее время меня особо привлекают подобные истории. Полагаю, это и станет главной темой моей новой книги. Власть образа. И образ власти.

— Вот ни фига себе! — перебивает его Синтия, глядя на стенные часы. — У нас времени уже в обрез! Кончай хавать, амиго, и ноги в руки! Начало сеанса никто ради нас не задержит.

Они с Клаудио встают и направляются к выходу. Клаудио, соединив ладони, бормочет благодарности хозяевам дома, а Синтия уже снимает с вешалки его пиджак. Стэнли также выбирается из-за стола и, настигнув Клаудио в коридоре, сует ему несколько сложенных купюр.

— Это на кино, — говорит он.

Клаудио принимает деньги с несколько виноватым видом, но сохраняет его лишь на пару секунд.

— Ты пробудешь здесь до моего возвращения? — спрашивает он.

— Скорее всего. Или встретимся потом в нашем логове.

— Лучше дождись меня здесь, — просит Клаудио. — Мне нравится это место.

Сюннёве начинает убирать со стола; Уэллс проходит через гостиную — с тарелкой в руке, доедая свою остывшую порцию, — чтобы поставить пластинку на проигрыватель. Синтия по очереди подлетает к родителям и чмокает каждого из них куда-то в область уха.

— Мы с Клаудио хотим нормально оттянуться, — говорит она. — Ложитесь спать, меня не дожидаясь.

— Будь начеку, — говорит Стэнли Клаудио уже на пороге. — Смотри в оба.

— Это же не «Фокс» какой-нибудь, — отвечает тот, бросая раздраженный взгляд через плечо. — Мы идем в приличный кинотеатр.

Дверь закрывается. Стэнли наблюдает из окна, как они мимоходом прогоняют с лужайки пару котов. У него пощипывает в носу и першит в горле. С чего бы это? В чем вообще проблема?

Из динамиков проигрывателя вырывается музыка: какой-то безумный хор затягивает невесть что на непонятном языке под гром литавр и завывание деревянных духовых инструментов. Уэллс появляется в дверях и кричит сквозь эту какофонию:

— Сюннёве и я помоем посуду, а ты пока поднимись наверх, посмотри мою библиотеку. Выбери для чтения все, что тебя заинтересует. Я скоро буду там же с парой пива. Ты не против такого плана?

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза