Зеркальный вор

Начинают звонить колокола церкви Сан-Апонал, чуть-чуть опередив колокольню Сан-Сильвестро, расположенную далее к югу. Гривано насчитывает двадцать три удара. Пригладив гребенкой волосы и бороду, он надевает башмаки, дублет и черный плащ. Уголок шторы зажат рамой окна в восточной стене комнаты. Гривано на секунду приподнимает скользящую раму, и штора, высвободившись, перекрывает солнечный луч. Прихватив сосуд, письмо с печатью Серены и свою трость, Гривано спускается на первый этаж.

Этим вечером в «Белом орле» не так многолюдно, как можно было бы ожидать. В период Ла-Сенсы большинство гостиниц Риальто, как правило, увеличивают число постояльцев вдвое-втрое против обычного, но дорожащий своей репутацией Анцоло не допускает наплыва гостей сверх того, что могут качественно обслужить восемь его работников. Гостиница недешевая, особенно если снимаешь комнату в одиночку, но оно и впрямь того стоит. Это Наркис порекомендовал ему остановиться в «Белом орле». Интересно, как он узнал столько подробностей об этой гостинице, если закон запрещает неверным бывать в таких местах?

Почти все столы в обеденном зале заняты. Часть постояльцев уже знакома Гривано по предыдущим трапезам. Два толстых франкфуртских купца силятся понять косноязычные разглагольствования одноглазого капитана галеры; богемские пилигримы с безумным блеском в глазах изучают карту Иерусалима; парочка потасканных дворянчиков из Савойи спесиво игнорирует парочку потрепанных дворянчиков из Милана.

Тристан сидит за столом в самом центре зала. Он погружен в чтение книги формата ин-октаво, в то время как его права рука — словно сама собой, независимо от хозяина — производит ряд манипуляций: перелистывает страницу, берет с блюда орех, подносит к губам бокал вина, перелистывает следующую страницу, и цикл повторяется. Он не замечает подошедшего Гривано, и тот, выдержав паузу, обозначает себя покашливанием.

Тристан моргает, отрывается от чтения и смотрит перед собой отсутствующим взглядом, как будто все еще находится во власти книги. Лишь через пару секунд он поднимает глаза, издает радостный возглас и широко улыбается.

— Доктор Гривано! — говорит он, вставая для приветствия. — Глубоко признателен вам за то, что согласились уделить мне время.

По своему обыкновению, они сразу переходят на латынь. Стиль Тристана меняется в зависимости от ситуации — он может быть официальным, вдохновенно-поэтическим или утонченно-вежливым. Это классический язык, почерпнутый из книг, и он сильно отличается от разговорной университетской латыни Гривано. Из трех языков, понятных им обоим, Тристану удобнее всего общаться на этом. Кроме того, в людных местах латынь делает их беседу менее доступной для посторонних ушей.

— Могу я узнать, как поживает сенатор Контарини? — говорит Тристан, опускаясь на свой стул. — Его все так же мучает бессонница?

— Я не виделся с сенатором в последние дни. Собираюсь навестить его завтра. Обязательно передам ему ваши наилучшие пожелания.

— Заранее вам благодарен. Полагаю, вы прописали ему отвар первоцвета?

— Вино из первоцвета, — говорит Гривано. — Принимая во внимание его возраст и темперамент, я счел это средство более подходящим. Позвольте поинтересоваться, что за книгу вы читаете?

Тристан отводит глаза и смущенно улыбается. У него очень белые, идеально ровные зубы.

— Это? — Он бережно проводит ладонью по обложке. — Это Ноланец.

— Ноланец?

Тристан открывает рот, но, взглянув на собеседника, закрывает его и вместо ответа подвигает книгу через стол.

В этот момент рядом появляется одна из фриульских служанок Анцоло с кувшином сладкого белого вина. Гривано не успевает наполнить свой бокал, как другая служанка приносит ужин: блюдо мелких молодых артишоков, рисовую кашу и фаршированных ломбардских перепелов. Обе девицы хихикают и краснеют под взглядом Тристана и, обслужив клиентов, тотчас убегают на кухню.

— О! — произносит Тристан, взмахами ладони направляя пар от кушаний к своему носу. — О-о-о!

Гривано улыбается. Тристан являет собой образчик мужской красоты, пожалуй даже в несколько утрированном виде: густые черные кудри, темные глаза с длинными ресницами, гладкая кожа цвета старого бренди. Искусный врач, обласканный аристократами, он давно уже мог бы через удачный брак породниться с высшей знатью, не препятствуй тому особые обстоятельства. Их однажды прояснил Гривано старый Контарини: «Он из португальских крещеных евреев. Как и всех португальцев, его здесь считают в лучшем случае скрытым иудеем, а в худшем — безбожником и султанским шпионом. Я, конечно, вас с ним познакомлю — наверняка вам двоим будет интересно пообщаться, — но предупреждаю: соблюдайте осторожность, имея дело с этим человеком. Он очень любезный и занимательный собеседник, но благонадежностью не отличается».