Зеркало наших печалей

Фернан верил в Бога, но в церковь ходил редко, а в те дни стал тайком ходить к мессе. Алиса не должна была об этом узнать – Фернан считал, что проявляет постыдную для мужчины слабость. Общение с Богом было его единственным супружеским обманом.

Он посмотрел в сторону своего «денежного» мешка, оглядел стоявших в проходе охранников: никто не задремывал, все крепко держались на ногах, хотя автобус то и дело подбрасывало на неровной дороге.

Фернан сверился со списком, прочел фамилии, даты ареста, юридический статус и причину задержания. Пятьдесят человек. Кроме шести коммунистов, остальные были ворами, насильниками, грабителями. Те еще мерзавцы…

Рауль заметил указатель на Бур-ла-Рен. Водитель все время сигналил, пытаясь проложить дорогу между машинами, которых становилось все больше. На тротуарах, у дверей домов, люди грузили вещи на крыши машин, полицейские на перекрестках отчаянно – и безуспешно – жестикулировали, пытаясь справиться с транспортным потоком. Фернан разрешил открыть окна, чтобы люди слегка продышались, и в салон ворвались крики, рычание моторов, надсадное гудение клаксонов.

К вечеру голод и жажда усилились, но никто из арестантов не осмелился подать голос. А вот по нужде их пришлось выводить, несмотря на приказ не останавливаться.

Они выехали из Парижа, дорога стала свободнее, и Фернан шепотом проинструктировал своих людей. Заключенные мочились на асфальт под прицелом своих сторожей.

Хоть какое-то, но развлечение.

Облегчившись, люди разговорились, и Фернан дал знак подчиненным, чтобы не вмешивались. Парень, сидевший рядом с Раулем, наклонился и спросил:

– За что ты сел?

– Ни за что! – Ответ вырвался у Ландрада непроизвольно, и он мысленно усмехнулся: наверное, все так говорят.

– А тебя за что взяли?

– Раздавал листовки, хотел воссоздать организацию.

Это обвинение выдвигали практически против всех членов партии, и парень явно гордился своей «приобщенностью».

– Ну и болван же ты… – оскалился Ландрад.

Автобус ехал с погашенными фарами, на улице быстро темнело. После Этампа они разогнались, машин стало меньше, по дороге тянулись беженцы.

Около семи Фернан всерьез озаботился пропитанием. Отъезд из Шерш-Миди был поспешным, приказы капитан отдал нечеткие, о сухом пайке никто не заикнулся. «Командировка будет непростая, – думал Фернан. – Да и с какой стати в терпящей бедствие стране одна отдельно взятая операция должна быть хорошо подготовлена и точно исполнена?»

В восемь вечера колонна оказалась в Орлеане.

Автобусы въехали на стоянку у Центральной городской тюрьмы. Капитан Хауслер собрал унтер-офицеров.

– Мы прибыли на место, – объявил он, и подчиненные расслышали в голосе командира явное облегчение. – Понадобится некоторое время, чтобы перевести арестантов внутрь. Вопрос безопасности. В ожидании инструкций наблюдайте за машинами. Исполняйте!

Хауслер позвонил в ворота тюрьмы, как случайный посетитель. Открылось окошко, он заговорил с дежурным, и сразу стало понятно: их не ждали. Почувствовав спиной взгляды подчиненных, капитан резко обернулся и рявкнул:

– Я что, отдал неясный приказ? Займитесь делом!

Фернан вернулся в автобус и сразу понял, что в его отсутствие воздух накалился. Остановка всех застала врасплох.

Старший капрал Борнье испепелил его взглядом.

– Готовимся к переводу контингента в здание! – сквозь зубы бросил Фернан. – Не расслабляемся, это займет некоторое время.

Волнение улеглось, он вышел на воздух, и прислонился к багажнику, чтобы выкурить сигарету. К нему присоединились коллеги из других машин, и они впятером дымили в небо и молча смотрели на запечатанные ворота. Подошел Борнье: он не курил, но был явно навеселе. «Неужели придурок взял с собой пару бутылок?» – спрашивал себя Фернан, прихвативший из Парижа около миллиона франков.

– Какого черта они нас тут маринуют? – спросил Борнье.

Фернан не помнил случая, чтобы этот человек говорил спокойным тоном. В каждой его фразе вечно звучали вызов и обида: Борнье считал себя обделенным и требовал у мира «репараций».

– Дело затягивается, – заметил один из унтер-офицеров.

– Готов поспорить – они решили бросить нас тут со всей этой швалью! – подал голос Борнье, и все как по команде повернулись к приземистому «негостеприимному» зданию тюрьмы, окутанному сумерками.

– Как по мне, я бы расстрелял этих сволочей, и дело с концом…

Никто не возразил. Ни один человек не имел желания стрелять, но эта странная ночь, бегство из Парижа, «безглазые» автобусы, наглухо закрытые ворота, неуверенность в будущем погружали каждого в одинокую усталость и отрешенность от мира.

– Что это у тебя?

Один из коллег кивком указал на торчавшую из кармана Фернана книгу.

– Да так, ерунда… Это…

– У тебя остается время на чтение? – удивился Борнье, и Фернан различил в его голосе желание поддеть.

– Ну говори, чего скрытничаешь? – не отставал зануда.

Он нехотя показал Борнье маленький томик «Сказок тысячи и одной ночи». Судя по лицам окружающих, название никому ничего не сказало.

– Том три… выходит, первые два ты уже прочел? – тоном следователя спросил Борнье.

Фернан затушил сигарету и пробормотал, глядя в сторону: