Зеркало наших печалей

18 декабря 1905 г.

Мой бесценный!

Зачем было ждать до последнего? Почему вы не сказали мне раньше, хотели наказать? За что? Я за секунду стала вдовой и сиротой на две долгие недели: вы оповестили меня и сразу уезжаете… Лучше бы ударили кинжалом! Да, вы поцеловали меня, прижали к себе, но не так, как обычно, вы не ласкали, а… извинялись! Я снова спрашиваю: за что? Я ничего от вас не требую, мой дорогой! Конечно, вы можете уехать, вы имеете право делать все, что захотите! Но, сообщив об отъезде подобным образом, вы как будто покинули меня дважды. Бессмысленная жестокость… Что я сделала не так? Зачем было говорить, что вопрос решился внезапно, накануне? Вряд ли вы закрыли кабинет, никого не предупредив… Почему вы лжете, я вам не жена, а любовница, нам не лгут!

Ответ известен. Вы знали, какую боль причините мне, ведь так? Поклянитесь, что это так, что все дело в любви!

– Надо же! – фыркнул мсье Жюль. – Не знаю, любила она своего докторишку или нет, но сочинять письма ей точно нравилось!

Луиза искоса взглянула на толстяка, он даже головы не повернул – вел машину, вцепившись в руль обеими руками и глядя вперед.

– Вы правы. Очень любила.

Мсье Жюль дернул шеей:

– Тебе виднее. Называй, как хочешь. По мне, так…

Когда вы далеко, я считаю дни и часы, не знаю, как выдержу две недели без вас! Что прикажете мне делать?

Время в ваше отсутствие кажется пустыней, я кручусь, верчусь и чувствую себя опустошенной.

Хочется разгрести снег во дворе, вырыть яму, залезть в нее, как в берлогу, впасть в спячку и дождаться вашего возвращения. Проснуться в тот момент, когда вы ляжете рядом. Мне нужно спрятаться, чтобы выплакаться.

Все мои слезы будут о вас.

Жанна

Они добрались до места, когда часы на церкви Сен-Патерн пробили десять.

Орлеан напоминал огромную ярмарку. Усталость и отчаяние отравили воздух, целые семьи не знали, куда приткнуться, монахини сновали по улицам бесшумно, как мыши, городская администрация была завалена работой и не знала, за что хвататься в первую очередь. Всех волновали три вещи: где достать еду, где заночевать и куда идти дальше.

– Ну что… встречаемся здесь? – спросил мсье Жюль.

Ответить Луиза не успела – он вошел в ближайшее бистро.

Идея спрашивать всех и каждого, не видел ли кто «автобусов с замазанными синей краской стеклами», по-прежнему казалась ей нелепой, однако ни один человек не удивился вопросу. Чего только не искали люди: газовый баллон, колесо для детской коляски, место, где похоронить собаку, женщину с птичьей клеткой, марки, запчасти к «рено», велосипедные шины, работающий телефон, поезд на Бордо… На этом фоне интерес к парижским автобусам в ста километрах от столицы не казался таким уж странным. Ответа Луиза не добилась – ни у тюрьмы, там она никого не встретила, ни на площадях в центре города, ни на берегах реки, ни у въезда в Орлеан, ни на выезде из города. Чертовы автобусы как сквозь землю провалились!

В середине дня Луиза вернулась к мсье Жюлю. Он зашивал тапочки, сидя на заднем сиденье «пежо».

– Хорошо, что я взял с собой несессер… – Он уколол большой палец и чертыхнулся.

Лицо Луизы осунулось и побледнело от усталости, но рот остался чувственным, светлые глаза – бездонными, ее хотелось обнять и крепко прижать к груди, чтобы защитить от жестокости мира. Она отобрала у мсье Жюля тапки и иглу и коротко пересказала все, что увидела и услышала в городе.

– Людям сейчас не до красот природы, – заключила она, – они видят лишь то, что волнует лично их.

Ресторатор тяжело вздохнул:

– Не знаю, чего все ждут. Ну вот она, Луара… И что теперь? Куда…