Мсье Жюль отошел от машины и теперь стоял к ней спиной, опустив голову. Как будто разглядывал букашку на траве или искал выпавший из кармана ключ. В его позе было что-то неправильное, неестественное…
Заинтригованная Луиза подошла, тронула его за локоть, спросила:
– Что случилось, мсье Жюль?
– Пыль в глаза попала, – ответил он, вытирая глаза рукавом.
– Проклятая пыль…
Он полез в карман за платком и отвернулся – не сморкаться же у нее на глазах.
Луиза ничего не понимала. В этом лесу пыли было не больше, чем в «Маленькой Богеме», так откуда у толстяка аллергия?
– Ах ты, Матерь Божия! – воскликнул он, заметив показавшийся на дороге военный грузовик.
Мсье Жюль не без труда дал задний ход, водитель с силой жал на клаксон, потом соскочил на землю, чтобы снять цепь, гаркнул сердито:
– Это военный лагерь, здесь стоять не положено, уезжайте!
Мсье Жюль подчинился, врезался в дерево, но проезд освободил.
Солдат еще раз крикнул: «Убирайтесь!» – и ударил по газам.
– За ним!
Мсье Жюль отреагировал не сразу, и Луиза, в который уже раз пожалев, что не умеет водить, тихо попросила:
– Держите дистанцию, но так, чтобы не потерять его, он привезет нас куда надо.
Они тронулись с места, набрали нужную скорость, и она объяснила причину своего нетерпения:
– Рядом с водителем сидел аджюдан-шеф. Я видела его рядом с тюрьмой Шерш-Миди, когда выводили заключенных. Попробую его разговорить…
35
Крестьянин гордился своим животом, обширными угодьями, покорностью жены и убеждениями, не изменившимися ни на йоту с тех пор, как шестьдесят лет назад родитель передал ему наследие четырех поколений семьи.
Посмотрев на него, Фернан понял, что делать.
– Ждите меня здесь… – приказал он товарищам, схватил вещмешок и выпрыгнул из кузова с криком «Реквизиция!».
Он за минуту преодолел тридцать метров, отделявшие его от фермера, но тот успел расстроиться и испугаться. Поза – кулаки в карманах, спина напряжена – подсказала Фернану, что выбрана правильная стратегия.
Он снова выкрикнул грозное слово «реквизиция», стоя спиной к грузовику, так что никто из команды не мог видеть его широкую улыбку.
– Само собой, все, что реквизируется, оплачивается, – добавил он, понизив голос.
Новость была хорошая, но ситуацию не проясняла. Что будет реквизировано, сколько заплатят и сколько возьмут?
– Мне нужна сотня яиц, двадцать пять кур, сто килограмм картошки, салат, помидоры, фрукты…
– Ну, у меня не все есть!
– Беру, что есть.
– Ладно… Посмотрим… Подумаем…
– Так дело не пойдет, я не могу застрять тут на всю ночь! Реквизирую – плачу – гружу в кузов, и точка. Все ясно?
– Ладно, ладно, не сердитесь, чего там!
– Сколько за яйца?
– Пять франков десяток.
В пять раз дороже истинной цены.
– Хорошо, беру сотню.
Крестьянин подсчитал в уме и аж взмок – пятьдесят франков, подумать только!
– Да у меня всего-то и есть два или три десятка…
Его сожаление потрясало своей искренностью.
– Беру. Сколько дашь кур?
Несмотря на вызванную жадностью печаль, фермер переживал лучшие моменты своей карьеры. Птицу он продал в восемь раз дороже рыночной цены, салат – в десять раз, помидоры – в двадцать, а картошку в тридцать! Он каждый раз обосновывал цену: малым количеством продукта, дождем или солнцем, но не считал грехом обмануть этого аджюдана, таких болванов следует учить; в конце концов, если родился простаком, не лезь в коммерцию.
У крестьянина вдруг возникло ужасное подозрение, и он спросил дрожащим голосом:
– А как вы намерены платить? Я в кредит не торгую!
Фернан даже головы не повернул:
– Наличными.
«Хороша французская армия, ничего не скажешь! – подумал фермер. – Я бы этому типу даже бумажник свой не доверил…»
– Идемте со мной, – сказал Фернан, отвел продавца в дальний угол хлева и достал из мешка пачку стофранковых банкнот, пухлую, как ножка каплуна.
– Вот, держите.
Он отдал фермеру деньги и пошел к грузовику, тот начал дрожащими руками распихивать добычу по карманам, и Фернан обернулся: