Зеркало Ноя

Вот их первый с Сашкой снимок. Конец семьдесят девятого года, самое начало ввода советских войск в Афганистан. Григорий только-только закончил универ и, отработав год в провинциальной газете, правдами и неправдами перебрался в столичную «Красную звезду». Оттуда одним из первых напросился в командировку на юг – уже было известно, что скоро начнётся буча в Афгане. А там есть своя газета Туркестанского военного округа «Фрунзевец», корреспондентом которой он и попал на фронт. Там же познакомился с улыбчивым рыжим лётчиком Сашкой, перебрасывающим десант из России к местам будущих баталий. А когда выяснилось, что они ещё и земляки, всё закончилось грандиозной пьянкой, и вот этой фотографией, не предназначенной для газеты. Другие снимки, что Григорий делал в войсках, безбожно ретушировались, а то, что он писал в своих репортажах, сто раз перекраивалось цензорами, многое вымарывалось… Впрочем, что об этом говорить, ведь даже сейчас, спустя столько лет, правда об Афгане никому не нужна, а кому-то и вредна до сих пор.

Следующая фотография с Сашкой сделана уже в марте восьмидесятого в провинции Кунар, откуда Сашка на транспортном самолёте переправлял назад в Россию грузы «200» и раненых солдат. Не было больше его традиционной улыбки, да и гулянки с ним уже не были весёлым и бесшабашным куражом, а скорее горьким и молчаливым пьянством.

Других афганских фотографий с Сашкой не было. Да их и вообще в его архиве осталось немного.

Потом всё завертелось и вовсе с какой-то неимоверной скоростью. Григория подловили на какой-то журналистской крамоле, и вылетел он с волчьим билетом не только из Афгана, но и из «Красной звезды». О Сашке не было никаких известий года три, но потом они неожиданно встретились дома, в Брянске. Григорий к тому времени уже работал в местной газете и звёзд с небес не хватал. Что-то перегорело в нём, и не хотелось никому доказывать никакой правды о войне. К чему, спрашивается, копья ломать, если даже на гражданке каждое твоё слово тридцать три раза перекручивает дотошный газетный цензор? Сашка же, оказывается, разбился при посадке в каком-то горном афганском ущелье, потерял глаз и сильно обгорел. После года лечения во всевозможных госпиталях и санаториях был комиссован на гражданку. Ко всем неприятностям, жена его бросила – кому, спрашивается, нужен инвалид с крохотной пенсией и без всяких перспектив как-то преуспеть в этой непростой и постоянно дорожающей жизни?

Трудно назвать дружбой взаимоотношения Григория и Сашки на гражданке. Характер бывшего бравого лётчика испортился окончательно: он и в трезвом состоянии был нелюдим и груб, заводился с пол-оборота и гнал от себя всех, даже Григория. Правда, потом извинялся, но ненадолго – до следующего раза…

Потом Григорий уехал в Израиль и почти двадцать лет не был в России. Первое время сильно тосковал, часто звонил оставшимся знакомым, но не жаловался, отлично понимая, что никто ему помочь не сможет, а излишняя и, скорее всего, неискренняя жалость унизительна. Плакать и признаваться в собственных неудачах – последнее дело…

Григорий вздохнул и захлопнул крышку планшета. Самолёт заходил на посадку в Шереметьево, и сквозь мутное стекло иллюминатора были видны посадочное поле с мокрыми канавками от самолётных протекторов на снегу, и крупные сырые снежинки, проплывающие в свете аэродромных прожекторов.

Выйдя из терминала на улицу, Григорий глубоко вдохнул воздух, слегка попахивающий автомобильными выхлопами, и огляделся по сторонам. Утро ещё проклёвывалось скупыми розовыми отблесками за крышами зданий, но и ночи уже не было – всюду суетились люди, кто-то усаживался в такси, укладывал вещи в багажник, кто-то закуривал первую утреннюю сигарету.

Поезд на Брянск отходил в полночь, поэтому у Григория был весь день. Это и хорошо – ему очень хотелось побродить по Москве, сравнить её с той, студенческой, двадцатилетней давности.

– На Калининский, – коротко бросил он таксисту, и они быстро покатили от светящегося беспокойного аэропорта по полутёмному шоссе к далёким огням многоэтажек, молодой порослью быстро заполнявших любые расстояния от московских окраин до самых отдалённых новостроек.

– Из командировки или в гости? – спросил его тощий таксист в мягкой вязаной шапочке. – Смотрю, с каким вы интересом по сторонам поглядываете. Давно в Москве не были?

– Давно, – вступать в разговор с ним Григорию не хотелось, и весь остаток дороги они проехали молча.

Вышел он у библиотеки Ленина. Немного постоял у широких ступенек, прикурил сигарету, перекинул сумку через плечо и медленно пошёл к перекрёстку.

– Стой, приятель, – раздался за спиной незнакомый голос.

Григорий обернулся и увидел двух молоденьких полицейских, направляющихся к нему.

– Предъявляем документики, – потребовал тот, что постарше, – и быстренько.

– В чём дело? – удивился Григорий. – Я что-то нарушил?

– Тебе потом объяснят. А сейчас документики! – Полицейский нетерпеливо протянул руку в чёрной нитяной перчатке. – А то много вас тут!

– Кого – нас? – Григорий пристально посмотрел ему в лицо, но послушно полез в карман за паспортом.