Зеркало Рубенса

Изабелла нежно утешала мужа, а он рыдал. Сама еще слабая после смерти дочери, она не стала говорить Петеру, что утром в каморке было все перевернуто, и старая кухарка ночью слышала крики и глухие удары. Она до сих пор не может опомниться от испуга: считает, что на Птибодэ напали разбойники, пытали его и убили. А молодую кухарку никто не видел уже два дня, и неизвестно, куда она делась!

– Он был такой дряхлый, мог испугаться чего-то в последнем бреду, так бывает, – лукавила вслух Изабелла, на душе у нее было тревожно. – И все мы уходим на небеса, так или иначе, Петер, Господь наш не хочет, чтобы мы здесь были вместе подолгу. Надо же и новым людям приходить в этот мир! Не плачь, пожалуйста, это ведь не порадует Птибодэ, больше всех на свете он любил тебя и твою мать… зато он пожил с нами вон сколько лет, об этом надо думать и радоваться. А кого-то быстро забирают, как нашу Клару, и ничего не сделаешь, Петер…

Изабелла запнулась и тоже заплакала. Они обнялись.

– Да, он любил меня, он любил Филиппа, маму, играл с нами, как нянька, а потом помогал, словно настоящий отец. Я и отца-то почти не помню, а Птибодэ всегда был рядом, и он любил меня только потому, что я – как сын ему или внук, – всхлипывал Рубенс. – По-настоящему меня любил, бескорыстно!

– Он пожил довольно, мой дорогой Петер, мне кажется, ему с нами было хорошо…

– Иза, почему я все время теряю… мы – теряем?

– Не ты один, все люди теряют, такую долю нам определил Господь, Петер…

– Не говори мне: «все люди»! Что-то происходит именно со мной… Но я знаю, что делать! Надо заняться коллекцией, это поможет.

– Поможет чему, Петер?

– Остановить несчастья! Если я разберу и правильно расставлю все, что сейчас томится в ящиках от Карлтона, то снова все вокруг нас заработает как должно. В доме и во всей нашей жизни!

– А кто знает, как должно быть, Петер? Господу молись – и все! Он один знает. Почему ты надеешься на бездушные мраморы язычников? – Изабелла помотала головой, утерла слезы. – При чем здесь картины и скульптуры, твое ремесло?! Жизнь и смерть ведь совсем другое, они гораздо сильнее…

– Ты не права, Иза. Все связано, особенно тесно – искусство и жизнь. Какое ремесло?! Искусство всегда связано с чудесами! Посмотри на нашу свадебную картину: куст жимолости тогда еще не вырос, но я написал его, чтобы он принес нам удачу и процветание. – Рубенс взял жену за руку. – Мне все удавалось в те годы, и сил на все хватало. Теперь наш куст огромный, сильный, и у нас с тобой снова все должно быть хорошо! Просто я должен кое-что подправить, я подумаю…

Рубенс прижал к сердцу ладонь жены:

– Благодарю тебя, что ты рядом со мной.

Лондон – Париж – Мадрид, 1623 год

Жербье везло всегда.

Повезло уйти незамеченным и на этот раз, когда в доме Рубенса старый слуга, увидев чужака в своей комнате ночью, громко заорал, так что голландцу ничего не оставалось, как ударить старика. Слуга замолчал навсегда, а Жербье пришлось ночью в Антверпене искать место на корабле, чтобы вернуться в Гаагу.

Через два дня после этого Оранский спешно отправил Жербье с голландским посольством в Лондон, и это тоже было ни с чем не сравнимое везение.

Балтазар Жербье родился в Антверпене, вскоре после его рождения родители-протестанты переехали в Гаагу. Сначала он был учеником художника-портретиста, потом оказался в Италии, где его научили писать аккуратные портреты, и предполагалось, что он всю жизнь будет изображать бюргеров-соседей. А вышло иначе. Общительный Балтазар, чей отец служил в магистрате Гааги, после возвращения из Италии стал ходить на заседания городского Совета, делать там портретные зарисовки и в 1615 году преподнес Морицу Оранскому небольшой портрет, выполненный просто, без выкрутасов. Портрет понравился штатгальтеру, он захотел поговорить с художником, а побеседовав, выяснил, что Жербье умен, умеет смешно шутить, говорит не только по-фламандски и по-испански, но еще и на итальянском и французском.

После случая в доме Рубенса Оранский послал его в Лондон в качестве «подарка»: писать портреты вельмож и, если получится, самого короля и при этом быть ушами и глазами штатгальтера: у кого, как не у художника при дворе, есть такая возможность? Особенно внимательно следовало сообщать о том, какой интерес англичане проявляют к Рубенсу.