Зет

— Болгары? Какие болгары? Те, что воевали с нами, угнетали нас, отнимали наши земли? Их теперь нет. При изменении государственной системы меняются и люди. Теперь болгары верят в блага мира. Чего же вы там, на улице, разоряетесь?

Не горя к тебе вожделением, думал он, я неудержимо стремлюсь к тебе. Я стремлюсь к тебе, как ручей, жаждущий влиться в реку. В твоих глазах, осененных ночным мраком, корни жизни хранят свою тайну. Я стремлюсь к тебе, потому что ты бесстрашная, ты окровавленный меч, ларец с молниями. Я стремлюсь к тебе, как ребенок тянется к матери. Я, ребенок, и ищу у тебя защиты, чтобы не умереть. В тебе вечный источник жизни. Возле тебя согреваешься и не чувствуешь холода. Того холода, что сковывает тела людей, погибающих при воздушной катастрофе, когда самолет разбивается на грядах снежных гор. Я стремлюсь к тебе, потому что без тебя я кажусь маленьким, жалким, готовым сеять безумие. Сеять безумие там, где его не должно быть, потому что все прекрасно, логично, правильно и естественно... Но о чем я думаю? Где я? Люди ждут продолжения моей речи.

— Разоружение!

— Долой «Поларисы»!

— Долой военные базы!

И на улице:

— Долой болгар!

— Что нужно болгарам в Македонии?

— Сволочи, вы подохнете, как только выйдете на улицу!

В зале:

— Чтобы не было второй Хиросимы!

На улице:

— Мы хотим войны!

— Господин Прокурор, господин Номарх, Генерал, Префект, я прошу защиты у тех из вас, кто находится сейчас на улице. Я бью в набат, возвещающий об опасности!

Никакого ответа. Лишь ночь ловко накинула петлю ему на шею. Если б петля затянулась, она задушила бы его. Ночь, следствие поворота земли вокруг своей оси, и вот что она натворила. «Нет воды. Лишь свет. Улица тонет в свете, и тень от стены точно лист железа»[5].

О ночь, думал он, почему ты сегодня такая притягательная? Почему ты не принимаешь смертных в свои беспредельные объятия? А вы, звезды, утесы ночного неба, почему вокруг вас не пенятся волны? Кто устал? Кого клонит ко сну?

— Да здравствует мир!

— Мы за выход из НАТО!

9

Лозунги, оглашавшие площадь, довели Генерала до бешенства, он готов был сам подняться на третий этаж клуба и всех там скосить пулеметной очередью. Но эти лозунги великолепно оправдывали действия возмущенных граждан, люмпен-пролетариев из самых бедных кварталов Нейтрополя, собравшихся на перекрестке улиц Гермеса и Венизелоса по приказу Главного управления безопасности. Это понимал и знал Генерал, потому что всякое выступление против левых в вечной борьбе духа с материей прежде всего получало его одобрение. Он со страстью отдавался этой борьбе. Итак, благодаря репродукторам, рассуждал он сейчас, у нас есть прекрасное оправдание: люди, обычно смирные, благонадежные, проходя случайно по центру города, внезапно услышали поджигательные воззвания коммунистов и сочли своим патриотическим долгом провозгласить в ответ свои собственные. Так организовался контрмитинг.

Противоположного мнения придерживался Префект. Он, крайне взволнованный, только что прибыл на место происшествия и настаивал на том, чтобы кто-нибудь поднялся в зал и приказал отключить репродукторы. Но Генерал считал, что разумней сделать это несколько позже. Префект не сразу понял ход его мысли, но так как он был подчинен Генералу и научился не вмешиваться в дела, касавшиеся национальной безопасности, то не возразил ни слова. Зная страсть Генерала к таким делам, он постепенно привык ограничивать свою деятельность сугубо полицейскими функциями, оставляя все прочее, сложное и запутанное, на усмотрение этой лисы.

— Следите, чтобы никто не фотографировал, — предостерег его Генерал и пошел направо по улице.

Префект закурил сигарету.

10

В кузове грузовичка сидел Вангос, педераст, погрязший в мерзости, герой дня, оставившего, как оказалось, свой след в истории. Зажав между колен дубинку, он нервно курил, дожидаясь, когда Янгос постучит в окошечко, отделявшее кузов от места водителя. Вангос готов был в любую минуту ринуться в драку.

Он не слышал лозунгов, не видел людей, не замечал, что творится вокруг. Он знал, что находится под надежной защитой полиции. А это было особенно важно для него, человека, нарушающего закон. Как мог он иначе избежать наказания за педерастию, не бояться ареста и тюремного заключения? Полиция в его представлении была всемогущей. В своем квартале он содержал велосипедную мастерскую и целыми днями терся там среди мальчиков. Он накачивал им мячи, устраивал бесплатное катание на велосипеде или просто-напросто давал ребятам пять-десять драхм, чтобы липший раз потискать их. Дважды сажали его за решетку, но он проводил в тюрьме не больше одного дня. Находились покровители, которые выручали его, так же как он выручал своих покровителей.