Зет

Твоя рука в моей руке. Микрофон действует благодаря электрическому току. И потом свет меркнет «и тень от стены точно лист железа». Несчастная Греция, твоя земля пропитывается кровью все новых и новых жертв, которые при прогрессивных муниципальных деятелях становятся улицами и площадями. Несчастная Греция, тебе не выпало счастья видеть хоть один день справедливости.

Лампочки мигают. Может быть, сейчас перерезают провода. Чтобы мы погрузились во мрак и не знали, какую расправу нам готовят. Лампочки мигают — так моргают маленькие дети, когда хотят спать, больше всего на свете хотят спать.

И если жизнь в юности была проституткой, теперь она приобрела достаточно мудрости, чтобы быть постоянной. Скажи, что жизнь прекрасна, и все, кто здраво рассуждают, прекрасны. Скажи, что я приду и посижу возле тебя, если ты заболеешь. А когда ты заплачешь, я стану твоей подушкой и осушу тебе слезы. Да, жизнь прекрасна, прекрасна, когда твоя рука в моей руке или линии на ладонях сливаются, как у прокаженных, так что их нельзя уже различить.

22

Он с самого начала присутствовал на митинге и теперь, когда Зет закончил свою речь, решил не отходить от него ни на шаг. Когда Зет вошел в зал с рассеченным виском и сказал: «Вот, что со мной сделали за то, что я приехал к вам», — слезы затуманили Хадзису глаза.

У него, Хадзиса, или Тигра, как его называли, не было постоянной работы, не было ни гроша за душой. То строитель, то штукатур, то водовоз, то чистильщик обуви — он жил по-своему, как умел, и всегда посещал такие митинги. Глядя на этого приземистого лысого человека, трудно было предположить, что у него крепкие, как сталь, мускулы. А когда возникали беспорядки, он участвовал в драке не по чьей-нибудь просьбе, а из чувства долга.

Какой долг? По отношению к кому? Он и сам не знал. Хадзис ни перед кем ни в чем не отчитывался. Он самостоятельно выбирал путь в жизни. Так и сегодня: он пришел на митинг издалека, из Нижней Тумбы. У него не нашлось даже драхмы и шестидесяти лепт, чтобы приехать на автобусе. По дороге он видел роскошные машины, богатые витрины с разной снедью — все блага цивилизации, к которым он не мог подступиться, а о том, чтобы наслаждаться ими, не приходилось и мечтать. Но это его не трогало. Он никому не завидовал. По натуре он был аскетом.

Сегодня вечером он должен был пойти к одному подрядчику, который сочувствовал левым и обещал обеспечить его работой на целую неделю. Но он предпочел отправиться на митинг сторонников мира. После того как Месяц назад Зет один отважился выступить в марше мира и после того, как он расправился в парламенте с правым депутатом, Хадзис, не зная его, безгранично им восхищался. Он понимал, что Зет беззащитен и даже не пытается обороняться, хотя враги и целятся в него.

Поэтому теперь, когда Зет, закончив речь, собирался выйти на улицу, в этот ад, Хадзис самого себя назначил его безыменным телохранителем. Ему льстило, что он будет рядом с таким героем. И он занял пост возле двери, через которую должен был выйти Зет.

Со своего наблюдательного пункта он видел, как Зет идет по проходу в зале и густые ветви рабочих рук превращаются вдруг в ласкающие его олеандры. Все старались до него дотронуться, подержаться за его пуговицу, чтобы потом долго помнить об этом прикосновении. А Зет, с трудом пробираясь среди настоящего фейерверка рук, улыбался, здоровался, иногда говорил словечко-другое.

Стоя в дверях, Хадзис ждал его. Зет приближался, а за ним вставал во весь рост народ — так расправляется согнувшееся дерево, чувствуя крепость своих корней. Лица сливались воедино. Море лиц. Хадзис, человек с фантазией, воспринимал все окружающее образно. У него был дар истинного певца, превратившего свою лиру в лук для врагов. Так и теперь, ему казалось, что Зет — это броненосец, вышедший из защищенной от ветра гавани в бурное море, а он, маленький, неприметный Хадзис, — буксир, который уверенно поведет за собой большой корабль, чтобы тот не пострадал, наскочив на торпеду или подводные камни.

Следом за Зет шли члены Греческого комитета борьбы за мир и ослабление международной напряженности. Возле трибуны несколько человек снимали со стены большие плакаты, чтобы завтра служащие нашли свой клуб в том виде, в каком они его оставили.

К Зет подошла какая-то старушка и громко обратилась к нему:

— У меня, доктор, болеет сын. Что мне делать? И денег нет. Нечем заплатить врачу.

Остановившись, Зет посмотрел на нее и сказал:

— Приведи своего сына завтра утром ко мне в гостиницу. Я посмотрю его. Уеду я не раньше, чем в полдень.

Мужчина, стоявший поблизости, набросился на старушку:

— И не стыдно тебе, бабушка, приставать с пустяками к нашему вождю! Для чего мы сюда собрались?

Но старушке вовсе не было стыдно. Она хотела попросить, чтобы он исцелил и ее страдания.

Теперь Хадзис видел Зет совсем близко, на расстоянии метра, не больше. Ссадина у него на виске украсилась синяком: словно он отмечен смертью, подумал Хадзис. Зет сопровождали члены комитета, в большинстве своем адвокаты. Возле двери кто-то сказал ему: