Жак-француз. В память о ГУЛАГе

– В самом деле, вы осуждены сроком на двадцать пять лет за шпионаж в пользу Франции, Великобритании и Соединенных Штатов (в тридцать девятом меня объявили шпионом Франции и Польши, но Польша теперь была союзницей). Ваш срок заканчивается в 1973 году.

Приговор был датирован числом полуторагодовой давности, шел к концу пятидесятый год. Он был вынесен заочно, по решению ОСО. Выписка из приговора была послана не осужденному, а начальнику тюрьмы: “Сообщить заключенному такому-то, что за шпионаж в пользу Франции, Великобритании и Соединенных Штатов он приговаривается сроком на двадцать пять лет к заключению в тюрьме строгого режима”. Двадцать пять лет! Честно говоря, я был убит. Сперва восемь лет, потом “впредь до особого распоряжения”, затем “освобождение” с условием не удаляться от колючей проволоки. И теперь двадцать пять лет! Целая вечность. Находясь в аду, воображаешь, что узнал его глубину. И вдруг тебе дают понять, что дна у него нет».

Но Жак не тот человек, чтобы дать себя сломить. «Я опять сказал себе, что я француз и им меня не раздавить. Теперь я знал, что, воображая, будто служу марксистским идеалам, на деле служил советскому империализму. Поймите: я не националист и я люблю русский народ. У меня среди русских много близких друзей. Я всегда был и сейчас остаюсь интернационалистом, я считал, что живу в эпоху развала мирового капитализма, для меня паспорт мало что значил. Но я был французом, чувствовал себя французом до глубины души и готов был на всё, чтобы не дать им разрушить это чувство. Мои товарищи это понимали. Много раз я от них слышал:

– Мы тебе доверяем, потому что в тебе нет ничего советского.

Неопровержимым доказательством того, что рухнула идея создания “нового человека”, с которой носились советские власти, служило для меня страшное преступление в Катыни: там, когда Польшу поделили между собой немецкие нацисты и советские коммунисты, были по приказу Сталина расстреляны пятнадцать тысяч польских офицеров, которые при бегстве от гитлеровских армий сдались Советскому Союзу. В моем “Справочнике” я опубликовал доклад Берии Сталину, где он утверждал, что заключенные мечтали об освобождении (будто это преступление!) и поэтому необходимо было их всех вывести в расход. Сталин подписал этот документ. Долгое время ответственность за этот массовый расстрел возлагали на нацистов».

Вскоре после того памятного разговора с Денисенко Жака опять перевели в другую тюрьму, на сей раз – в огромную иркутскую следственную тюрьму в нескольких тысячах километров к востоку; там он провел несколько недель без допросов, что его, впрочем, не удивляло, он ведь знал, что осужден давно и надолго. «Иркутск – город деревянный, я знаю его только по фотографиям. Когда едешь по железной дороге во Владивосток, огибаешь южный берег озера Байкал, говорят, невероятной красоты. Но мне не посчастливилось это видеть. Меня везли в закрытом грузовике в Александровскую тюрьму строгого режима примерно в семидесяти километрах к северу от Иркутска».

В 1951 году, когда Жака перевели в Александровский централ, ему было сорок два года. В Архипелаге он провел уже четырнадцать лет, хорошо изучил его острова и протоки, следственные тюрьмы, пересылки, разные секторы лагерей. В лагерном мире он немало испытал, но худшим испытанием было разочарование в коммунизме. Впрочем, по его признанию, не менее тяжело ударило по нему предательство нескольких товарищей. Перед ним маячил призрак двадцати трех лет повторного срока. И возможно, это еще не конец, возможно, он уже никогда не выйдет на свободу.

Но история не стояла на месте. Через два года умрет Сталин, Берию расстреляют, потом будет ХХ съезд. А там и крушение империи… Но пока в его жизни были только тюрьмы и голодовки. Приближался день, когда миллионы судеб вновь резко изменят направление.

19. В Александровском централе

Как свидетельствуют недавно возвращенные из небытия архивы, начало пятидесятых годов отмечено одновременно апогеем концентрационной системы – никогда еще не было так много заключенных в исправительно-трудовых лагерях и «на поселении» – и беспрецедентным кризисом этой системы.

Никола Верт