Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Его изначальная вера в мир социальной справедливости растаяла под воздействием разочарований, обманов, бюрократического цинизма и жестокости, бесконечных и бесплодных голодовок. И всё же это прежний Жак-француз, более чем когда бы то ни было! Он готов продолжать борьбу с той же энергией, которую вкладывал в борьбу за выживание на промерзлой неблагодарной земле Заполярья, земле, где с отчаянной решимостью не соглашался уснуть навсегда; он готов бороться, потому что должен вернуться домой и рассказать о своем крестном пути, который еще далеко не завершен. Эта невероятная энергия, которой не отняли у него ни голодовки, ни лишения, ему еще много раз пригодится.

21. «Выбираю Самарканд»

В ночь с 24 на 25 февраля 1956 года Никита Хрущев читает свой доклад о преступлениях Сталина. Документ передается секретарям иностранных делегаций, присутствующих на ХХ съезде… Торез и компартия Франции придерживаются формулы «доклад, приписываемый тов. Хрущеву» и защищают «дело» Сталина. Однако подлинность этого доклада подтверждает отчет о ХХ съезде, в котором упоминается закрытое заседание, состоявшееся той знаменитой февральской ночью.

Франсуа Фюре

«“Секретный доклад”, зачитанный Хрущевым поздно вечером 24 февраля 1956 года перед советскими делегатами XX съезда, весьма избирательно осудил сталинизм, ни разу не подвергнув ни малейшему сомнению ни одно из основополагающих решений, принятых партией начиная с 1917 года»[38].

Когда взорвалась бомба ХХ съезда, Жак находился во Владимирском централе, в двухстах пятидесяти километрах от Москвы, где раньше располагалась царская тюрьма, которую потом советские власти расширяли дважды – в 1937 и в 1948 годах. От Александровска до Владимира ему пришлось проделать путь в семь тысяч километров, причем в пятидесятые годы поезда в России проходили в сутки около тысячи километров. Во Владимирской тюрьме, разумеется, большие окна старого здания были до половины замурованы и закрыты «намордниками», не дающими арестантам выглянуть наружу, зато имелось радио. В камерах можно было слушать московские передачи. Хотя заключенным неоткуда было узнать все подробности секретного доклада, но по крайней мере они знали его содержание по комментариям к отчету. Неслыханная новость удивила Жака меньше, чем остальных. Он ждал этого почти двадцать лет.

Робкая десталинизация, начавшаяся со смертью тирана, после ХХ съезда приобрела официальный характер. Подлежавшую пересмотру систему окрестили «культом личности». Прозвучало разоблачение некоторых сталинских преступлений, а также их движущих сил, таких как органы внутренних дел и террор. Хрущев отказался от террора, но не от учения, и спасение видел в возврате к ленинским нормам. Осуждение культа личности не затронуло мученичества народов СССР, а распространялось только на пытки, депортацию и убийства коммунистов начиная с 1934 года, когда был убит Киров. ХХ съезд КПСС и секретный доклад подтвердили, что «десталинизация» – инструмент в борьбе за право наследовать Сталину. Как бы то ни было, имел место хотя бы частичный отказ от террора; наследники поклялись над трупом Берии прекратить взаимное истребление и начали понемногу выпускать на волю сотни тысяч зэков.

И снова Жак шел по пятам за историей – если не наоборот, потому что, по словам Франсуа Фюре, «глядя на короткий отрезок времени от смерти Сталина до секретного доклада Хрущева – меньше трех лет, – историк испытывает двойственное чувство. С одной стороны, всё продолжается как раньше: всё диктует Москва – и политические решения, и выбор кадров. Но с другой стороны, это уже не та Москва, весь коммунистический мир начинает колебаться, словно испытывая неуверенность в будущем»[39]. И впрямь, когда в этот бурный период в истории коммунистического движения Жака и его товарищей доставляют в Москву, они не знают, что их ждет.