Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Я люблю военный парад 14 июля на Елисейских Полях. Это пример дисциплины, обеспечивающей единомыслие. Французы хвалятся своим презрением к дисциплине, но упрямо ведут себя как овцы. Люди цепляются за иллюзии, несмотря на московские процессы, голод, коллективизацию, Катынь, дело Кравченко. Видят только то, что касается лично их.

Жак Росси

1. Коммунистическая Польша: происхождение «Справочника»

В тех случаях, когда выразить новое событие, чувство, понятие обычными человеческими словами нельзя – рождается новое слово, заимствованное из языка блатарей – законодателей мод и вкусов Дальнего Севера.

Варлам Шаламов

На перроне варшавского вокзала Жака встретили близкие, которым он заранее написал о своем приезде. С тех времен, когда еще до ареста Жак работал на секретной службе, у него сохранились связи со страной его молодости и первых идеологических боев; он старался заглянуть туда каждый раз по дороге в Москву, на обратном пути после очередного задания. Уезжал он из Польши Пилсудского, молодой коммунист, отсидевший в тюрьме, а вернулся, глубоко разочарованный в революционных иллюзиях молодости, в дружественную Советскому Союзу страну «социалистического лагеря». И всё же его сразу поразило, насколько по-другому дышится в Польше, чем в СССР. С первых же после пересечения границы разговоров с польскими попутчиками в поезде, идущем в Варшаву, он сразу почувствовал, что люди ведут себя непринужденнее, судят свободнее и вообще какие-то более «западные».

Друзья встретили его как триумфатора. Через несколько дней после его приезда родные, помогавшие ему добиваться репатриации, устроили праздник в его честь. «Это был не праздник даже, а прием. Очень по-европейски. С маленькими бутербродами, импортными винами, мужчины при галстуках, все едят и пьют стоя, как на американских коктейлях, разговоры о театре, о новых книгах, политические аллюзии, всё как положено у интеллектуалов, в духе Латинского квартала. А я-то недавно из большого ГУЛАГа, и пускай с малым я расстался уже несколько лет назад, всё равно, глядя на всех этих болтающих элегантных дам, я чувствовал себя немного не в своей тарелке. К концу вечера один из гостей, указав на меня пальцем, заметил: “Вы должны нам всё рассказать!” – но это было сказано спьяну. Он и не ждал, что я начну рассказывать, да и что я мог? У меня голова шла кругом».

Коммунистическая Польша начала шестидесятых, которую увидел Жак, в самом деле отличалась от Советского Союза. Люди лучше одевались. Мужчины носили шляпы, женщины выглядели подчас весьма изысканно. В витринах богатый выбор товаров, люди любезнее. «В коммунистической Польше слово “товарищ” употребляли только в официальной обстановке, а в обычной жизни говорили “господин”, “дама”, обращались в третьем лице… Милиционеры на улице иногда улыбались – в Советском Союзе такое было немыслимо. На работе люди не вели антисоветских разговоров, но за чашкой кофе позволяли себе кое-какие шуточки».

В смысле жилья и работы Жак зависел от бюро репатриации, относившегося к Министерству внутренних дел. Он очень опасался, что его пошлют в западные области, отнятые у немцев, – поляки старались их заселить заново. К счастью, у него нашлись связи; старым друзьям удалось найти ему место переводчика в конструкторском бюро, где велись работы над проектами городского и промышленного развития, предназначенными для бедных стран, не имеющих возможностей заказывать их на капиталистическом Западе. Жак переводил с польского на английский, французский и немецкий. «Но насколько другая здесь была атмосфера! В один их первых дней моей работы в этом бюро (а там было тесно, мы все сидели буквально впритирку друг к другу) один инженер стал мурлыкать песенку: “Добро пожаловать к нам, большой боров, и в дождь, и в ветер”. Большим боровом называли Хрущева. Все веселились, а я чуть не умер со страху. Я готов был залезть под стол! Но к моему великому удивлению, ничего не случилось. Я и впрямь был уже не в Советском Союзе!»