Жак-француз. В память о ГУЛАГе

И дернул меня за ногу, чтобы стащить на пол. А я, новичок, стал бить его другой ногой. Он очень удивился. Надо сказать, что в ГУЛАГе блатные привыкли, что все безропотно признают их господство и ни один фраер не рискнет оказать им сопротивление. Было такое правило: блатные все друг дружке помогают, а у фраеров каждый сам за себя. Мой обидчик с первого взгляда понял, что я фраер, и действовал по своим понятиям совершенно правильно. Но мое неожиданное сопротивление его озадачило. И вопреки ожиданию он убрался вон. Тем временем подоспели на помощь мои товарищи, и мы заняли отвоеванный участок».

В красноярском пересыльном лагере Жак пробыл две-три недели. «Больше всего меня поразило, что там были вывешены таблицы с продуктовыми пайками в Норильске, нашей “земле обетованной”, которая нас ждала в двух тысячах километров к северу. Реклама трудового исправительного лагеря! Будто нас на работу зазывали. Как будто мы могли выбирать, куда наняться. Я основательно изучил эти пайки намного позже. Они приведены в моем “Справочнике” и подтверждаются другими источниками. В то время я об этом еще не думал. Но на меня произвела впечатление аптекарская точность и советский термин “грамматура”, обозначавший норму разных продуктов на человека в граммах. Проверяя точность этих таблиц, я не подозревал, что это в высшей степени секретные документы, top secret. И в самом деле, если рационы царских тюрем были опубликованы, то эти, гулаговские, в принципе не предавались огласке».

В красноярском лагере была весна, снег растаял. Он вновь появился в Норильске, расположенном намного северней. Понемногу лагерь пустел. Не так давно из него ушли две баржи, а оставшиеся заключенные, в том числе Жак, ждали, видимо, нового транспорта. Жак мог в свое удовольствие присматриваться к товарищам по заключению при свете дня. Лица старожилов были выдублены ветром. Вокруг глаз – гусиные лапки, исчертившие виски от уголков глаз белыми полосами: они появлялись от избытка света. Бурые щеки – это неизгладимые следы обморожения вплоть до третьей степени, страшные последствия холода. Одежда, в которой заключенные проделали тысячи километров, пострадала не меньше, чем лица.

Зато в красноярском пересыльном лагере жизнь была вольготней, чем в тюрьме. Спали когда хотели. Только еду раздавали в определенные часы. В 7–8 утра давали кипяток для чая и хлебную пайку. В полдень обед: очень жидкий суп и каша; в пять вечера ужин: суп. «В пересыльных лагерях я никогда не видел посуды. Некоторые ловкачи ухитрялись раздобыть консервную банку, остальным суп наливали в шапку. Днем никто не работал». Жак наслаждался этим глотком свободы. Заключенные прогуливались, рассказывали истории, обменивались новостями. «После изоляции я вдруг очутился среди людей. Мы были как отдыхающие, съехавшиеся в Виши или на другой курорт. Все бродили, болтали о себе и о других. Анекдоты, шутки. На мне еще тогда было мое прекрасное английское пальто. Один молодой собрат по заключению взял его у меня поносить. На самом деле он его стащил».

Но Красноярск был только остановкой на пути. Енисей ждал, готовый принять баржу с каторжниками и везти их на Крайний Север. Охранники в серых халатах, прикрывавших форму, так что видны были только знаменитые краснозвездные фуражки, повели заключенных, в том числе и Жака, на последний обыск, шмон – позже Жак подробно описал эту процедуру в «Справочнике». У одного арестанта в числе массы запрещенных предметов конфисковали кожаный чемодан. «Этот товарищ, финн из Америки, приехал из Чикаго, где работал на заводе Форда, чтобы помогать русским строить первый автомобильный завод в Нижнем Новгороде. Его прекрасно отблагодарили за сотрудничество!»

По Енисею, так же как по другим рекам, начали перевозить арестантов еще со времен коллективизации. Для депортированных «кулаков» долгий путь по воде означал не столько перевозку, сколько одну из форм истребления. Протяженность Енисея – около двух тысяч километров, он течет в сторону Дудинки, порта, который находится на 69-й параллели. «Караваны тяжелых барж тащили колесные пароходы, на этих пароходах перевозили пассажиров, как правило, свободных граждан – лагерный персонал и начальство с семьями. Скорее всего, эти люди даже не сознавали, что позади них в трюмах барж теснятся сотни людей. После прибытия сперва высаживали пассажиров, а уж потом выстраивали вооруженных охранников с винтовками или автоматами наготове, с собаками на поводках, и отпирали темные трюмы».

Жак попал в конвой, состоявший из двух барж, где помещалось примерно две-три тысячи заключенных. Сперва Жака вместе со всеми заключенными провели по трапу с берега на палубу парохода, а потом группами по десять человек, чтобы легче было подавить любой протест, заставляли спускаться по деревянной лестнице в трюм, опять-таки под надзором солдат с ружьями наизготовку. Под лестницей помещались две бочки, одна с питьевой водой, другая пока пустая. Людей долго загружали в трюм, нужно было до отказа забить всё пространство арестантами, у которых не будет даже места, где сесть.