Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– Куренок, ты вчера мне сказал, что мы вынем затычку только после того, как они уйдут. Это неправильно! С этого нужно начать, причем не теряя ни минуты.

– А почему?

– Я обдумал этот вопрос и немножко беспокоюсь. Родник закупорен уже почти три года. А что, если он нашел себе другой путь? Или окончательно пропал?

– Ой, Пресвятая Дева! – перепугался Уголен. – Не расстраивай меня, от твоих слов равиоли застряли на полпути!

– Погоди! Пропал… вряд ли. Но вот ведь что: вода наверняка проложила себе другой путь. Так оно ведь и есть, я ничего не придумываю. Я тут прикинул кое-что… По первому своему руслу она текла просто так, потому что это был самый легкий путь. Мы его закупорили. Хорошо. Она стала искать другой, но этот другой вряд ли ей нравится, потому что она его выбрала от досады, не по своей воле, и я уверен, что, если мы вернем ей тот, первый, она охотно пойдет по нему. Ты меня понимаешь?

– Конечно понимаю, – ответил Уголен, – точь-в-точь как у Антуана.

– Что ты там мелешь? У какого еще Антуана?

– Да того, который хотел жениться на Розали, дочери Клариссы, но та бац – и выскочила за почтальона. Когда Антуан увидел, что она, так сказать, для него недоступна, ну, закупорена, то взял в жены одну девицу из Обани. Но как только Розали овдовела, развелся и женился на ней – Господь снова откупорил ее для него.

– Так оно и есть, – согласился Лу-Папе. – Но вспомни, развод занял у него много времени. И у нас то же самое. Учти, за затычкой, наверное, накопился и ил, и камни, может, и корни. Потому как, если вода не течет, источник засоряется… Так что нам придется ждать месяц, если не два, прежде чем вода потечет, как раньше. Потому я и говорю тебе: пойдем завтра же и откупорим родник!

– Я хотел подождать, когда они уйдут, потому что, если они увидят, что пошла вода, для них это будет страшным ударом…

– Может быть. Но нам будет еще хуже, если ты все подготовишь, мы потратим кучу денег, а вода не потечет сразу. Так что завтра и пойдем. И не волнуйся. Устроим небольшую комедию, они еще и возгордятся тем, что покойный горбун не ошибся! Ну, вот и баранья нога!

* * *

Они явились в Розмарины в семь утра. Уголен нес на плече длинный лом, кайло и лопату.

У Лу-Папе в тяжелой брезентовой сумке лежали мастерок, зубила, а в руке он держал кувалду.

На террасе перед домом Батистина доила коз, которым не терпелось, чтобы их подоили. Ставни на втором этаже были еще закрыты.

Они сложили инструменты под большой оливой, затем Лу-Папе, вынув из кармашка часы на серебряной цепочке, сделал вид, будто регулирует длину этого своеобразного маятника, и принялся медленно прохаживаться по полю, глядя на небо. Уголен между тем уселся под сосной и с завидным аппетитом стал утолять голод.

Минут десять спустя на пороге показалась Манон. Она была одета в черное и прижимала к груди великолепную азиатскую тыкву, зеленую в белую полоску. Вслед за девочкой появилась и Эме в траурном наряде. У нее в руках был букет цветущего розмарина.

Девочка некоторое время наблюдала за манипуляциями Лу-Папе, который, увидев ее, тут же взялся изображать находящегося в трансе медиума, затем Эме с Манон подошли к Уголену: тот встал и неуклюже поздоровался с ними.

– Вы уже ищете воду? – спросила Эме.

– Ну да! Стараемся.

– Почему вы не продолжаете рыть колодец моего мужа?

– Боюсь, как бы это не кончилось несчастьем… Лучше пусть все останется так, как было при нем.

– Вы думаете, что найдете источник? – спросила Манон.

– Он наверняка где-то тут, так сказал твой отец. Он никогда не говорил глупостей. Он был человеком ученым…

– Вы собираетесь выращивать тыквы, как он?

– О нет! – ответил Уголен. – Он был намного умнее меня, а все равно это ему не удалось.

– Если бы не этот камень, – сказала Манон, – он бы добился всего, о чем говорил. Без сомнения… А тыквы просто чудо… Когда я даю их кроликам, они на них прямо набрасываются. Они их обожают. Папа был прав… если бы у него была вода…

Она не могла продолжать: у нее задрожал подбородок, из глаз вытекли две крупные слезы… Она отошла в сторону.

– Ключ от кладбища хранится у господина кюре? – спросила Эме.

– Да, – ответил Уголен. – Но у кузнеца тоже есть. Зайдите к нему по пути.

– Спасибо.

Спотыкаясь в высокой траве, Эме догнала золотоволосую девочку в черном, которая прижимала к сердцу приношение своему отцу.

«Цветы, это понятно. Но к чему тыква?» – недоумевал Уголен.

Лу-Папе коротким свистом положил конец его размышлениям и подал ему знак подойти.

– Воспользуемся тем, что они ушли! Неси скорее инструменты!

* * *

Это заняло у них больше времени, чем они рассчитывали. Три года назад Уголен слишком сильно утрамбовал почву, боясь, как бы вода не просочилась сквозь землю и не ожила смоковница. Теперь ему пришлось два часа безостановочно работать киркой, копая ров, узкий, но достаточно длинный, который позволил бы ему пользоваться кайлом и лопатой… Наконец, задрав голову, он одарил Лу-Папе сияющей улыбкой и отбросил кирку в сторону.

– Подай лом!