Ему оставались в жизни только умственные занятия. И еще — дружба. Жан-Жак часто виделся с Кондильяком, младшим братом господина де Мабли, которого знал еще в Лионе во времена своего репетиторства. Тот был приверженцем эмпирической философии, которая утверждала, что механизм духовной жизни можно изучить исходя из того тезиса, что наши идеи являются следствием наших чувств. Это он ранее познакомил Жан-Жака с Дидро, который по-дружески отнесся к нему и впоследствии поможет найти издателя для его большого труда
Жан-Жак особенно сблизился с Дидро, который тоже перебивался с хлеба на воду. В 1745 году Дидро перевел
Одинаково ли было направление их мыслей? Католицизм Руссо к тому времени успел основательно поблекнуть, и потому оптимистический деизм Дидро[20], которым были проникнуты его примечания к переводу Шефтсбери, не мог его напугать. Между тем Дидро продолжал быстро продвигаться в своих интеллектуальных поисках — даже слишком быстро. В 1746 году он опубликовал свои
Годом позже Дидро написал
Жан-Жаку было чуждо такое мировоззрение. Однако его дружеские чувства к Дидро побуждали его верить в то, что можно быть атеистом и при этом оставаться добродетельным человеком. Но придет время, когда он усомнится в этом. Что действительно ослабло в Руссо, так это доверие к церкви, но не вера в Бога. Пассивный по натуре и неуверенный в себе, он мог какое-то время казаться другу переубежденным его доводами, и потому позднее, после разрыва с Руссо, Дидро будет считать, что имел дело с лицемером.
В конце 1747 года два. друга (пока еще) затеяли совместное дело — периодическое издание, наподобие английского, которое договорились составлять поочередно. Жан-Жак определил его задачи: сообщать о новых литературных и научных трудах и давать им беспристрастную оценку. Издание должно было иметь название
Причина была в том, что в то время зарождалась уже другая идея, действительно достойная века Просвещения. Издатели стали подумывать о публикации перевода четырех томов
Поначалу Руссо, конечно, принял участие в работе. Ему были поручены статьи о музыке. Но это для него было как удар кнута. 27 января 1749 года он написал мадам де Варан: «Объем работы всё увеличивается прямо у меня под рукой… Я вынужден урывать время даже у сна. Я изнемогаю от усталости, но я обещал — и должен держать слово. К тому же этим я показываю фигу тем людям, которые причиняли мне зло, и моя злость против них придает мне силы… У каждого — свое оружие: вместо того чтобы петь песенки своим недругам, я составляю им статьи словаря».