Жар костей не ломит (СИ)

В трубке возникает пауза. До ушей долетает тяжелое сопение собеседника. Фантазия сама дорисовывает картинку: тучный мужчина в семейных трусах и белой майке-алкоголичке, сидит на краю кровати. На другом конце укутавшись в теплое одеяло, делает вид что спит, супруга. На прикроватной тумбочке одиноко горит ночник, изливая тоскливый желтый свет, ровно как абажур с розами на той самой кухне…

— Синицы, это который молодой и шустрый? Как же помню… И чего тебе нужно, Никита Синицын?

Я заговорил торопливо и быстро, преодолевая тянущую боль в челюсти. Несколько раз сбивался и возвращался к началу. Повторялся, путался и снова повторялся. Надо отдать должное товарищу майору, он меня не перебивал и слушал внимательно. И только когда я окончательно выдохся, спросил:

— У тебя все?

— Нет… Василий Иванович просил еще передать кодовое слово, чтобы вы мне поверили… Ку!

— Что за ку? — удивился голос на том конце. — Может быть кю?

— Да, точно, — обрадовался я. — А что это значит?

— А это значит «ничего хорошего» по-французски. В местах, где нам случилось однажды загорать, le-francais был распространен, вот и нахватались помаленьку… Ты мне лучше другое скажи, Никита Синицын, почему Иваныч малолетних гонцов среди ночи засылает, почему сам не наберет?

— Он спит.

— Спит?

И тут меня словно молотом по голове огрели. Ошарашило так, что несколько секунд не мог выдать связную речь. Все обговорили, а про главное забыли — разбудить. И Василий Иванович, тоже хорош, когда давал инструкции, забыл об этом упомянуть. Сидит сейчас в коридоре прихожей напротив Щелкунчика, и караулит, когда тварь проснется.

— Товарищ майор, его нужно срочно разбудить. Пускай медсестры Василия Ивановича растолкают: если понадобится, водой обольют или током ударят, но разбудят. Знаю, все сказанное звучит глупо, но поверьте — это очень важно. Он сам все объяснит, когда проснется.

Если проснется…

Ждал матерного посыла в дальние края, как это было принято у того же Василия Ивановича. В лучшем случае допроса с пристрастием: зачем, да почему. Но товарищ майор из полиции удивил в очередной раз:

— Информацию принял, Никита Синицын. До связи…

В трубке послышались короткие гудки — абонент разорвал соединение. Теперь осталось последнее.

Пролистнув список абонентов, я выбрал фамилию Сарбаева и нажал на вызов. Трубку никто не взял: ни с первого раза, ни с пятого… Может просто спит? Оно и не удивительно если посмотреть на время.

Я поднес сотовый к глазам, и тяжелая капля упала прямо по центру экрана, расплываясь и искажая циферблат часов. Провел ладонью по волосам и понял, что до сих сижу мокрый. После процедуры умывания так и не удосужился вытереться полотенцем.

Но теперь-то можно выдохнуть. Сделал все что мог и даже больше, вспомнив про «разбудить» самого Василия Ивановича. Надеюсь, ему хватит патронов на бессмертного Щелкуна.

Оставив Сарбаевой сообщение, чтобы по возможности вышла на связь, отложил телефон в сторону и откинулся на подушку. Закрыл глаза и попытался успокоить дыхание. О том, чтобы заснуть, речи даже не шло. Тело принялось колотить: то ли от нервов, то ли от ночного холода, прокравшегося сквозь приоткрытое окно в квартире. Стоило опустить веки, как начинал видел образ убитой и изнасилованной девушки. Не знаю, почему меня так пугала эта картина. Висящие на стене поварешки с лопатками, ровный ряд тарелок в кухонном шкафчике, электрический чайник в углу и труп… Бытовая зарисовка — тело на кухонном столе. Куда там твари с вечно клацающими зубами, пытающейся запихнуть кулак тебе в рот. В глубине души понимаешь, что Щелкуна не может существовать в реальности, что это всего лишь образ, украденный из старого фильма ужасов. В отличии от мертвой Сарбаевой…

Закутавшись в теплое одеяло, я вышел на балкон. Переступив порог, поежился, увидев за стеклом крупинки падающего снега. Неужели пришла зима? Захотелось сварить горького кофе, забраться с ногами на диван и тупо пялиться в черное небо, подсвеченное миллионами электрических огней. Я бы непременно так сделал, но идти на кухню, искать пакет с зернами было лень. Поэтому добрел до диванчика и замер перед столиком с забытым фотоальбомом. Он лежал здесь с той самый поры, когда его смотрела Агнешка.

Взял кожаный переплет в руки. Пролистнул несколько страниц, убедившись, что все фотографии на месте. А вот и та самая из сна, где мы были вместе с Дашкой. Именно этот снимок она подарила на прощание, оставив на обратной стороне памятное послание.

Вытащив карточку, я перевернул ее и прочитал надпись, выполненную красивым каллиграфическим подчерком: «моему рыцарю» и «люблю» с тремя восклицательными знаками. Внизу шли сердечки, нарисованные в красном цвете с аккуратными крылышками на выпуклых боках.

Тогда мне это казалось крайне глупым: не любил щенячьих нежностей вроде красивых слов или подарков, отмеряющих этапы отношений, что придорожные столбы километраж. Но это было тогда… Дашка, где ты сейчас? Все ли у тебя нормально, все хорошо?