Жар под золой

— А ваши документы я перешлю с курьером, чтобы вам зря не тратить время. У вас теперь другие заботы... Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать... — И пастор зашагал к воротам четким и упругим шагом, и талар бил его по ногам.

Завидев нас, Паяц сказал:

— Вы опоздали, все уже разошлись. Она всего-то и заказала два блюда с бутербродами — бутерброды расхватали вмиг, сами понимаете.

Мы втроем подошли к стойке и заказали по пиву. Я обвел глазами зал, но Османа не увидел, а мне хотелось его спросить, как он распорядился со своим выигрышем по лотерее, истратил ли деньги по мелочам или купил себе дом в Анатолии. Кто их поймет, этих турков.

— Зря ты выходишь из партии, — сказал я Франку и оперся локтями о стойку, — у кого еще есть характер, те в этой стране ниоткуда добровольно не уходят, а ждут, чтобы их выгнали.

— Так меня и выгнали бы, ведь моя партия никогда мне этого не простит, — ответил Франк, и вздохнул, но совсем не с грустью, а, скорее, с облегчением... — Понимаешь, Лотар, я задел их самое чувствительное место — деньги.

* * *

Бригада каменщиков, в которую я поступил, была коллективом, хорошо сработавшимся за много лет, предельный возраст ребят — тридцать с хвостиком, стало быть, я оказался всех старше, и в первое же утро, когда десятник привел меня к ним, все пятеро украдкой на меня поглядывали, смогу ли я выдержать их темп.

Они втайне наблюдали за мной, но ни один из них не устроил мне никакой каверзы, чтобы потом можно было меня высмеять, как принято высмеивать новичков и тем утверждать собственное превосходство.

Десятник представил меня следующим образом:

— Это новенький, о котором я вам говорил. Правда, глянец с него малость пооблез, но сердцевина еще крепкая.

Они глядели, как я вывожу кладку и к каким прибегаю хитростям, но очень скоро я догадался, что они нарочно работают быстрей обычного, чтобы меня оконфузить, чтобы я выбился из сил.

В обеденный перерыв они уже дружески мне кивали. Они были мной довольны, и я радовался, что до перерыва ни один из них не обозвал меня дедушкой.

После конца работы бригадир похлопал меня по плечу и сказал:

— Ты свой парень, мы не промахнулись, когда взяли тебя к себе, мы еще с тобой отстроим не один город... либо разрушим.

Вопрос был исчерпан, и я с облегчением вздохнул.

Мне было приятно услышать похвалу из его уст, я опасался не выдержать нарочно заданный ими темп — ведь, как правило, сдельные нормы рассчитаны так, что времени для отдыха почти не остается.

Господи, думал я, каких-нибудь два года я не работал на строительстве, а до чего вырос темп работы. Теперь совсем не оставалось времени, чтобы покалякать с соседом. Мы только и успевали, что перекинуться парой слов по делу. Но моих новых коллег это, казалось, ничуть не волновало, они это воспринимали как должное.

Наша стройплощадка была частью большого комплекса на южной окраине города, повыше Рура. По проекту мы должны были возвести тридцать одно- и многоквартирных домов, в том числе несколько шестиэтажных блоков. Поскольку для подрядных фирм были установлены очень жесткие сроки, это неизбежно отражалось и на сдельных нормах, от теперешнего темпа я просто изнемогал, каждый кирпич тянул, казалось, на сто килограммов, каждая кельма раствора весила, как полная ванна с водой...

И однако, я быстро и без особых усилий приспособился, словно никогда в жизни не был кладбищенским сторожем, который сам определяет и темп своей работы, и длительность отдыха. Только к вечеру я начал чувствовать, как болит спина, руки стали шершавые, будто наждачная бумага, я не мог держаться прямо, а ходил сгорбившись и бессильно свесив руки, словно обезьяна в зоопарке.

После конца рабочего дня я несколько минут постоял на лесах, глядя вниз, на долину Рура, на ближние горы Зауэрланда. Красивый вид, мирный, пусть даже внизу по шоссе, словно игрушечные, катятся машины, пусть даже высокие трубы изрыгают густой дым.

Разумно ли я поступил, отказавшись от спокойной работы на кладбище и сделавшись членом бригады, где я вечно буду опасаться, как бы мне не отстать от молодых.

Первый день кончился благополучно, а ведь первый день всегда самый трудный и всегда решающий.

Хелен вовсе не пришла в восторг от моего решения, но и возражать не стала, только если раньше она говорила: «В твоем возрасте еще можно сооружать небоскребы», то теперь высказывалась так: «После лета настанет зима. Тогда ты снова окажешься не у дел и еще пожалеешь о своем месте на кладбище. А когда снова настанет весна, мужчин твоего возраста поставят в хвост очереди, которая ждет работы. Впрочем, поступай, как считаешь нужным, мне приятней, когда ты находишься среди живых людей, хотя тебе и среди покойников было совсем не так плохо».