Жар под золой

До самого моста через Рейн у Мюльхайма мы не произнесли ни слова, я следил за дорогой, стараясь не выбиться из транспортного потока. Лишь когда мы выехали на автостраду с трехрядным движением, Франк начал запинаясь рассказывать:

— Разузнаешь у таких... Один дом молчаливее другого, шикарный квартальчик, полиция туда не нагрянет ночью или на рассвете, если уж она соберется нанести визит, то известит заранее письмом, заказным, с курьером... Попробуй расспроси их, даже дверей не открывают, только через переговорное устройство изволят поинтересоваться кто да что. А в доме живут четыре семьи. Пришлось бы ждать целую вечность, пока бы вернулась та женщина, у которой ты грузился... Не выдавать же себя за торговца пылесосами, их там небось на каждую комнату по штуке. В общем, зайти никуда не удалось. Не мог же я звонить го все квартиры...

— Может, сообщить в полицию? — предложил я.

— Ты что, Лотар? Люди эти такие благородные, такие благовоспитанные, что даже к своим собакам на «вы» обращаются, они вообще не могут быть преступниками, для них это спорт, все равно как что-нибудь стянуть в универсаме.

— О чем ты говорил с той женщиной?

— Спросил, как пройти на Цеппелиналлее — первое, что пришло в голову. Такой здесь нет, сказала она. Никакая она не дама, спесивая баба.

— Итак, опять мы ничего не узнали, Франк.

— Как же. Знаем, что ты сегодня опять заработал пятьдесят марок и — если будем и дальше так ползти по автостраде — что я опоздаю на работу. Мой дорогой шеф ничего не говорит, когда кто-нибудь опаздывает, он стоит на площадке перед машинами, демонстративно смотрит на часы и кричит: «Эй, вы! Эй!» Но фамилии он никого не называет, для него мы все только: «Эй, вы!».

— Значит, я вожу пистолеты для шайки спекулянтов, — сказал я. — В ящиках могли бы быть и пуговицы для штанов, но мы знаем, что там не пуговицы. Могли быть и лопаточки для тортов, но там пистолеты... Ну и Бальке!

— А попробуй прижми его, он с испугом воскликнет: «Что? Пистолеты! Какой ужас! Так подвести меня! Я понятия не имел. Только лишь потому, что все машины моей фирмы работают с перегрузкой, я дал возможность подзаработать одному бедняге... У меня транспортно-экспедиционная фирма, мое дело — перевозки, меня интересует только вес, расстояние, габариты и упаковка...».

Франк произнес это клятвенным тоном, подражая голосу Бальке.

— Попробую поговорить с Баушульте, — сказал я между прочим.

— Охотнику за черепами — ни слова, — решительно возразил Франк. —Такие и на пенсии продолжают служить. Эта публика иначе не может.

Я не рискнул признаться, что уже рассказал Баушульте обо всем.

Когда мы подъехали к дому Франка, он попросил меня зайти к нему. В квартире было неприбрано и грязно, будто ее не убирали неделями, а ведь после ухода Габи прошло всего лишь несколько дней.

Пока Франк готовил кофе, я украдкой наблюдал за ним. Пили мы из чашек, которые он перед этим ополоснул под краном холодной водой. Франк усердно помешивал ложечкой в чашке, хотя не добавил ни сахара, ни молока.

— Ты видел Габи? — неуверенно спросил он. — Что она сказала?

— Видел. Привет тебе не передавала... Слушай, Франк, ты мне друг, но, пожалуйста, не вмешивай меня в ваши личные дела. Не могу я, понимаешь... Если уж хочешь знать: по моему впечатлению, она довольна.

— Впечатления обманчивы, — протянул он разочарованно.

В комнату вошла молодая женщина — она была в пижаме и не причесана. При виде меня удивленно подняла брови, затем сняла крышку с кофейника и с наслаждением потянула носом.

Она тоже сполоснула чашку под краном, протерев ее, как и Франк, двумя пальцами, затем налила себе кофе и подсела к нам. Франк, наблюдавший все время за своей подружкой, сердито сказал:

— Когда входишь, надо здороваться... И вообще, откуда ты взялась? Ты теперь полсмены работаешь, что ли? Почему разгуливаешь среди бела дня в таком наряде?

— Здравствуйте. — Молодая женщина кивнула мне и улыбнулась. Ее рот округлился пуговкой.

Я почувствовал себя неловко, хотя что-то в лице этой особы приковало мое внимание. Нос был длинноват, рот широкий, с тонкими губами, когда он не стягивался, как сейчас, в пуговку, и все это странно контрастировало с большими круглыми глазами. В ней что-то отталкивало и вместе с тем притягивало. На ее лице была насмешка. Интересно, двадцать ей исполнилось?

— Вечером придет мой брат, — сказала она.

— Что ему надо, бездельнику? — вспылил Франк.

— Если у человека нет работы, это еще не значит, что он бездельник, по себе должен бы знать, — возразила она таким тоном, что я невольно поежился.

«Бедняга Франк, — подумал я, — ты еще с ней хлопот не оберешься. Пройдет постельная горячка, и потом...»

У меня не сложилось впечатления, что желания этой девицы ограничатся постелью: она явно хотела большего и, возможно, рассчитывала окрутить Франка. Теперь она притащит своего братца, а тот, чего доброго, обоснуется в квартире Франка и будет взимать проценты за услуги, оказываемые сестрицей.

Я распрощался и поехал домой.