Жар под золой

— Может, господин доктор, ну понимаете, молодежь иной раз высказывается, говорит о чем-нибудь со всей серьезностью, а мы, родители, это всерьез не принимаем.

— Господин Штайнгрубер, причина, побудившая вашу дочь к этому, кажется, мне ясна. Клаудия не прошла по конкурсу в училище, провалилась. Даже если потом не жаловалась и была веселой — так тоже бывает. Я не могу осуждать вашу дочь — кстати, хорошую ученицу — за то, что она отреклась от общества. Клаудия была, что называется, чистоплотным человеком. Чистоплотным во всех отношениях... Сейчас это не пользуется спросом. Так что же ей делать в нашем больном, коррумпированном обществе? На своих занятиях я всегда старался вносить поправки в некоторые фальсификации истории...

— Не понимаю вас, — перебил я его.

— Например, молодым людям внушают отвращение ко всему, что было в то двенадцатилетие. Но у молодежи были тогда по крайней мере идеалы, образцы, герои. А что у нее теперь?

— Ну война-то уж не была идеалом, — не сдержался я. Во мне с каждой минутой росла неприязнь к Вурму.

— Но ведь она была лишь прискорбной ошибкой, войны никто не хотел, кроме англичан, с их высокомерной ненасытностью, с их безграничной завистью ко всему немецкому: к немецкому прилежанию, немецкой изобретательности, немецкой дисциплине.

— И все это вы говорили в школе? — спросил я недоверчиво.

— Даже несколько больше, если позволите. Когда на вас обрушивается столько гадостей, брюзжания, невольно приходится защищаться, к этому обязывает моя профессия — в конце концов, я не булочками торгую, я учитель, моя задача знакомить с фактами, объяснять их, выявлять связи. Нельзя допускать, чтобы все втаптывали в грязь... Вы воевали, господин Штайнгрубер?

— Нет, был слишком молод. Знаете, у нас в роду все социал-демократы, в семье жены тоже. Можете себе представить, что...

— Ничего не имею против социал-демократов, хотя они не моя партия. Но среди них достаточно таких, которые со временем стали порядочными немцами и хотят покончить с этим декадентским обществом, немало среди них и таких, кто понял, что разумная военная политика по-прежнему является хребтом нации... На своих занятиях я всегда стремился преподносить молодым людям историю не так, как она освещается в учебниках — в официальных, для школ. Разумеется, я делал это осторожно, но интеллигентные ученики, как, скажем, ваша дочь, очень хорошо понимали меня.

— Что понимали? — спросил я и подумал, что этот человек явно из прошлого, не может быть таких в Германии теперь, откуда только он взялся.

— Значит, вы социал-демократ...

— Да, но в партии больше не состою, меня выгнали. Понимаете, господин доктор, случилось это...

— Приходите к нам, господин Штайнгрубер, год назад мы основали дружеский кружок, называется он — пока еще — Обществом нравственного обновления Германии. Не беспокойтесь: среди членов Общества есть и рабочие, немного, но все-таки есть. Мы не партия, еще нет, но тем не менее мы упорно работаем —у нас уже есть международные связи, — и в один прекрасный день Феникс возродится из пепла. Мы проводим разные мероприятия, устраиваем дискуссии, даже выпускаем собственный бюллетень с анализом социальных процессов в нашей стране. Приходите к нам, вы честный человек, такие нам нужны.

— Видите ли, господин доктор...

— Ну, не называйте меня все время «господин доктор», говорите просто Вурм[6]. Мои ученики окрестили меня «голым червяком» из-за лысины, некоторые зовут «солитером». А я посмеиваюсь. Ленточного червя можно укорачивать сколько угодно, лишь бы голова уцелела, тогда и червяк живой будет. — Он расхохотался, и смех его звучал будто удары по жести.

Я откланялся. Этот «червяк», с его резвостью и назойливостью, мне опротивел. Усатый канцлер взирал на меня сверху, словно хотел со мной побрататься.

По крайней мере года два я не бывал в библиотеке у Хелен. Я нашел жену у стола выдачи выговаривавшей что-то какому-то школьнику. Увидев меня, она вышла в зал.

— Ты, Лотар? Что случилось? — робко спросила Хелен вполголоса.

— Я был у этого доктора Вурма. Теперь мне понятно, почему ты не хотела к нему идти. Однажды ты спросила, не совершили ли мы какую-либо ошибку по отношению к дочери. Не знаю, ошиблась ли в чем ты, но себя я упрекаю в том, что ни разу не поинтересовался ее учителями.

И я рассказал о встрече с Вурмом.

Хелен пришла в ужас.

В ожидании, когда жена освободится, я уселся в углу читального зала и разглядывал посетителей. У книжных полок топталась преимущественно молодежь, были здесь несколько женщин и, конечно, пенсионеры, которых летом влечет в библиотеку прохлада, а зимой — тепло.

Пенсионеры и инвалиды стали мучением для сотрудников библиотеки. Два года назад библиотечное управление разослало всем филиалам циркуляр, в котором предписывалось удалять из помещения, где производится выдача книг, лиц, не предъявивших читательских билетов.