Жар под золой

— Я знаю, Хелен, но не молиться же мне на нее из-за этого.

* * *

Мы были уверены, что зал встретит нас зияющей пустотой, но он был набит до отказа.

Франк, Хелен и я отыскали себе место в нише у запасного выхода. Молодой человек в поношенной куртке уступил Хелен свой стул, а мы с Франком прислонилиеь к стеке. Позади Хелен я вдруг увидел Баушульте. Хотя мы с Франком ему помахали, он не ответил на приветствие — то ли не заметил нас, то ли обиделся, так как мы не предупредили его, что тоже пойдем на это собрание.

На сцене стояли длинный стол, покрытый белой скатертью, и пять стульев. На стене позади стола висело широкое зеленое полотнище с белой надписью: «Заклятый враг Германии в ней и проживает, красные — вот наше бедствие». И чуть пониже, более мелким шрифтом: «Пора положить конец хозяйственной и политической распродаже нашей родины».

Франк и я одновременно указали друг другу на этот лозунг. Франк покрутил пальцем у виска. Хелен сидела выпрямившись и зажав руки между коленями. Баушульте тронул ее за плечо, чтобы привлечь ее внимание; Хелен вздрогнула, но, увидев Баушульте, улыбнулась.

На сцене возле боковой двери еще стоял черный рояль, а на рояле была пузатая ваза с большими ветками темно-красной сирени. На редкость красивый был букет.

Боковая дверь открылась, и на сцену гуськом вышли двадцать девушек; на них были одеты белые кружевные блузки и черные вельветовые юбки. Девушки с заученным проворством образовали полукруг перед роялем.

Раздались аплодисменты.

Когда аплодисменты стихли, через ту же дверь вошла девушка со стрижкой под пажа.

Это была Клаудия.

Поверх белой кружевной блузки у нее на плечи был накинут черный платок. Она села за рояль, сыграла несколько тактов, и хор девушек запел: «Нет страны прекрасней в это время...» Пели они очень хорошо, и смотреть на них было очень приятно.

Я даже не вскрикнул, и потолок зала не обрушился, и стены по-прежнему стояли отвесно, люди были люди, голоса были голоса, я только чувствовал, как обжигает мое лицо взгляд Франка. Поза Хелен оставалась такой же напряженной, но потом она с трудом поднялась со стула, подошла и тяжело привалилась ко мне. Она не дрожала, только губы у нее непрерывно двигались — это она беззвучно говорила.

Боже милостивый, думал я, ведь должно же что-то произойти, ведь этого быть не может, ведь сейчас от земного шара должен бы отломиться кусок.

Наконец я услышал голос Хелен:

— Лотар, значит, она в городе... Значит, она все время оставалась в городе...

— Да, — вмешался Франк, — она все время оставалась в городе, только вы с Лотаром не хотели верить, когда я рассказал вам про встречу на Саарландштрассе. Я тогда здорово на вас разозлился за то, что вы мне не поверили... Открой глаза, Хелен, вон она сидит за роялем и играет.

Когда хор допел свою песню, через боковую дверь на сцену вышли четверо мужчин и одна женщина; они сели за длинный, накрытый белым стол, не удостоив публику ни единым взглядом, и только доктор Вурм сразу поднялся на трибуну и встал перед микрофоном.

Мгновенно воцарилась тишина.

Доктор Вурм положил перед собой листки, которые держал в руке, и начал говорить в микрофон медленно и спокойно.

— Глубокоуважаемые дамы и господа, дорогая молодежь! Мы благодарим вас за то, что вы пришли. Переполненный зал — как я вижу, для многих даже не хватило стульев — служит лучшим доказательством того, что существует интерес и что назрела потребность что-то противопоставить господствующей политике. Необходима альтернатива. Причем я хотел бы подчеркнуть, что, говоря о господствующей политике, подразумеваю не только тех, кто сидит в правительстве, но и тех, кто, образно выражаясь, просиживает штаны в оппозиции, ибо и те и другие одинаково повинны в нравственном и национальном упадке нашего государства, а тем самым и нашего народа...

Жидкие аплодисменты.

— Мы выступаем против материальной и духовной коррупции, против лицемерия и тех мнимых политических схваток, которые ежедневно происходят в Бонне и которые должны убедить граждан, будто там разыгрываются доподлинные сражения, политические и общественные. Эти мнимые политические схватки столь же неубедительны, сколь и глупы, лидеров ведущих партий вполне можно поменять местами, а их программы — тем паче. Ныне правящий канцлер мог бы с тем же успехом представлять любую другую партию, с тем же успехом возглавлять любую оппозицию, поскольку в Бонне заседают политиканы, которых можно уподобить стеклоочистителям...

Аплодисменты чуть громче.

— Уважаемые сограждане, действие, которое разыгрывается там, на политической сцене, — это отрепетированный спектакль кукольного театра, мы же — его малолетние зрители, которым позволены выкрики с места, эти выкрики потом провозглашают свободой гражданина высказывать устно и письменно все, что он пожелает высказать, на деле же мы для этих господ не более как картонные мишени, в которые можно стрелять, сколько заблагорассудится...

Громкие аплодисменты.