Жара в Архангельске

Две недели назад она вернулась из Праги, где подавала документы в аспирантуру. Настя была почти уверена, что она поступила, и теперь мысленно прощалась с Москвой, с русскими знакомыми, домом в Южном Бутово и деревней под Каширой, где она каждое лето отдыхала у бабушки.

… А поток машин по Мясницкой всё не прекращался, и не прекращался поток пешеходов, мчащихся на красный свет и вызывая сердитые гудки водителей. Всё шло по-прежнему даже и тогда, когда через двадцать минут Настя, с изменённым от постигшего её удара лицом, вышла из дверей Главпочтамта, сжимая в руках большой измятый конверт с чешскими печатями и огромной, через весь конверт надписью: «Не принята»...

Она на автопилоте, словно зомби, не видя ничего перед собой, перешла дорогу и свернула на Патриаршие. Там обессиленно села на пустую скамью и, продолжая бессознательно сжимать в руках измятый конверт, устремила в пространство невидящий взор.

Куда подевалась та Настя, весёлая, гордая, самоуверенная? На месте её сидела раздавленная горем девушка с жалким лицом и тусклым, безжизненным взглядом.

«Но это невозможно… — путались бессвязные мысли в её голове, — Это, наверное, какая-то ошибка… Не может же быть, что меня в самом деле не приняли в аспирантуру!»

Настя ещё раз внимательно оглядела конверт и бумаги, которые она вытащила из него. Нет, всё правильно. Чешская приёмная комиссия имеет право отказать без объяснения причин. Но почему?!

От мрачных мыслей оторвала её эсэмэска Оливы. Она писала, что уже приехала в Москву с Салтыковым и Майклом, предлагала встретиться. Настя в сердцах зашвырнула телефон обратно в сумку: только Оливы ей сейчас и не хватало. Как многие люди, ожесточённые горем или неудачей, ищут под рукой виноватого, на кого бы можно было излить свою желчь, так и Настя ни с того ни с сего обозлилась на Оливу.

«Да пошла ты в жопу! — мысленно произнесла она, — Очень ты мне нужна со своими лохами архангельскими! Глупа как пробка, цели в жизни не видишь, честолюбия ни грамма — только и знаешь, что собирать всякую шваль и якшаться по всяким там задрищенскам и мухосранскам! Нечего сказать, достойное для меня общество — Филипок в компании деревенских колдырей!»

Да, не вовремя объявилась Олива со своей идеей «потусить».

Однако идти со своей бедой Насте было некуда. Домой — исключено, родоки съедят с потрохами. Необходимо было отвлечься. И она, скрепя сердце, в итоге приняла предложение подруги.

Они ждали её на Тургеневской в центре зала. Настя ещё издалека поняла, что это они. Олива стояла в обществе каких-то двух лохов: один, низкорослый, в распахнутой по-простецки рубахе, и второй — высокий и растрёпанный, в футболке, по-детсадовски заправленной в треники с вытянутыми коленками. И на этих светло-серых трениках лоснилось огромное, кое-как застиранное жирное пятно от куры-гриль.

Хороши женихи, ничего не скажешь!

Первым порывом Насти было развернуться на сто восемьдесят и убежать, куда глаза глядят. Но было уже поздно: Олива узнала её. С возгласом «А-а-а!» она замахала Насте руками и ринулась навстречу, а следом за ней попороли и её лошпеды.

— Знакомьтесь же, знакомьтесь… Это вот — Майкл! — Олива схватила руки Насти и смущённого Майкла и соединила их.

— Энастейша, — сощурившись, представилась Настя, — А ты первый раз в Москве?

— Да, пехвый хаз… — смущаясь, пробормотал Майкл.

«Оно и видно», — подумала Настя, но, как ни странно, удержалась от сарказма.

Так, беседуя, молодые люди вышли на улицу. Настя и Майкл вырвались значительно вперёд от Оливы и Салтыкова. Настя что-то увлечённо говорила Майклу, взяв его под руку, смеясь, откидывала назад голову. Вся её загруженность по поводу проваленной аспирантуры вмиг куда-то улетучилась, и Олива отметила это. Также отметил и Салтыков, что Майкл, бывший прежде таким неуклюжим и неловким в общении с девушками, теперь свободно и раскрепощённо беседовал с Настей, как будто знал её уже сто лет.

Потом они вчетвером сидели в «Кофе-Хаузе» на Арбате. Настя сидела рядом с Майклом, почти вплотную, так что он мог слышать запах её духов и чувствовать прикосновение её волос к своей щеке. Он близко видел её маленькую ушную раковину с аккуратной мочкой и крохотной серёжкой с камешком, и ни на чём другом не мог сосредоточиться: внутри у него всё ухало и замирало, как от полёта высоко-высоко на качелях. Майкл краснел, улыбался глупо и счастливо.

— Смотри, Москалюшка-то наш, кажется, нашёл свою пассию, — шепнул Салтыков на ухо Оливе.

— А как они друг другу подходят! — шепнула, в свою очередь, Олива, – И по росту, и по комплекции – оба такие упитанные, и прям чудо, как хорошо смотрятся со стороны! Вот бы их поженить...

– А чё? Это мысль! – поддержал Салтыков, – Вот тебе и семейство Москалёвых! И будут у них детишки – маленькие упитанные москалёвики...

Олива прыснула от смеха. Майкл и Настя досадливо обернулись.

— Чё ржёте?

— Да это мы так, о своём, — потупилась Олива, уткнувшись в свою чашку.

— О чём же? — хитро прищурилась Настя, глядя на заговорщиков.