Ланни ощупью пробрался через затемнение и бросил письма в разные почтовые ящики на улице. Все, кроме одного для Достопочтенного Джозефа П. Кеннеди. Ланни знал, что в тот вечер может уходить дипломатическая почта, и нельзя упускать никаких шансов. Он взял такси и сказал: "Американское посольство". По каким-то паранормальным ощущениям, которые развивались у таксистов за последние восемь месяцев, этому удалось доставить его прямо к величественному зданию. Ланни вручил таксисту письмо, сказав: "Будь добр, передай это, и скажи: 'Лично для мистера Кеннеди' ". С просьбой ушла половина кроны, и водитель ответил: "Будет сделано, папаша".
Ланни следовал за ним по пути к двери, достаточно близко, чтобы все увидеть, но не попав в поле зрения обитателей. Впоследствии он позволил человеку доставить себя до места возле отеля, но не к нему. Все это казалось ему идеальным преступлением, и он улегся в постели, чтобы прочитать последние болезненные новости из рыбацких деревень Намсос и Андалснес. "Слишком мало и слишком поздно" Опять!
____________________________________
КНИГА ВОСЬМАЯ
Суровости походного
ночлега
85
____________________________________
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
I
Ланни решил остаться в Лондоне и посмотреть, смогут ли фильмы и театр отвлечь его мысли. Ему было трудно читать книгу или играть на пианино в ожидании, пока его мир не скатится в пропасть. Он ничего не мог с этим поделать. Для чего было собирать факты и мнения, которые ровно через одну неделю не будут ничего значить? Его разум был охвачен видениями тех переполненных старых городов стран, отвоевавших свои земли у моря, их прекрасных церквей и общественных зданий и их длинных рядов одно или двухэтажных зданий для рабочих, построенных из кирпича или серого камня на века. Два раза в день на каждый дом со своим белым порогом наводился глянец, а в задней части каждого дома находился крошечный участок с тюльпанами или другими яркими цветами для отдохновения души. Он увидел, как нацистский каток прокатился по ним и превратил их в пыль и щебень.
Еще страшнее было наблюдать, как работала нацистская машина лжи, заставляя эти свободные народы мыслить и говорить по нацистским формулировкам. Евреи должны быть ограблены и отправлены в изгнание. Профсоюзы и кооперативы будут уничтожены, а газеты подавлены или переделаны на нацистской формат. Детей будут учить нацистские учителя, и они превратятся в омерзительных маленьких роботов. Правительство каждой страны будет сформировано из полусумасшедших, которые поддерживали нацизм, надевали цветные рубашки со свастикой, хайлили друг на друга и осуждали плуто-демократические-еврейско-большевистские институты их собственной страны. Уже можно увидеть все это в действии в Норвегии, где водилась тварь по имени Квислинг, которая занималась всем понемногу и внезапно оказалась на вершине власти. В его имени было что-то, вызывающее у англичан ассоциации с чем-то ужасным. В газете
Унизительным выглядело заявление, что англичане покидают норвежские порты, которые они захватили. А вскоре после этого Ланни Бэдд был гостем в Палате общин, слушая Чемберлена, защищавшего свой курс, проводившийся в течение последних четырех лет. На самом деле ему это не удавалось, и все чувствовали, что ему отказывают нервы. Члены его собственной партии нападали на него так же жестоко, как и его противники. Один из них обратился к нему со словами Оливера Кромвеля, обращённых к долгому парламенту: "Вы слишком долго сидели здесь, чтобы от вас можно ожидать что-нибудь хорошего. Уходите, ради Бога!" Большинство по-прежнему поддержало обращение премьер-министра о "единстве", но перевес был небольшим, и конец был близок. Рик на пикнике сказал: "В тот день, когда он уйдет, я буду стоять на голове!"
II
Ланни продолжал считать дни и хранить свою страшную тайну. Его репутация агента президента была поставлена на карту, и он не надеялся на оправдывающие обстоятельства. Ему просто оставалось только ждать, что сделает Адольф Гитлер. Мысли Ланни вернулись в Берхтесгаден в конце прошлого августа, когда Ади мучился и советовался с духами, а генералы и адъютанты, заполнявшие комнаты внизу, били копытами, как чистокровные скакуны перед забегом. На этот раз будет ли у него еще какой-нибудь медиум? Профессор Прёфеник из Берлина или маленькая старушка с Нимфенбургерштрассе в Мюнхене? Получил ли он гороскоп или общался с духами? Изменил ли свои планы этой ночью? Или он позволил метеорологам и военным заниматься своим делом?