Жажда

Жена Пику, которую он считал уже бесплодной, вдруг забеременела и родила девочку. Пику хотел было убить жену, обвиняя ее в том, что она губит его род, но потом помрачнел и молчал до самых крестин, когда вдруг заявил, что хочет назвать дочь Риго. Имя это носила половина коров на селе. Тщетно уговаривали его священник, учителя, писарь. Пику не хотел ничего слушать, а лишь молча качал головой. Когда же писарь не согласился занести девочку в книгу под таким именем, Пику окрестил дочь Стелой. Хоть это имя тоже смахивало на коровью кличку, но звучало более по-человечески. Сам Пику называл дочь не иначе как Риго. Люди злы, и девушка так и осталась Риго. Словно в подтверждение своего имени, дочь Пику выросла крупная, неуклюжая и вялая. Ни один парень на селе не посмотрел бы на нее, будь она даже в десять раз богаче.

Когда началась война, Пику отправили на фронт, откуда он вернулся больным чахоткой и худым как скелет. Лечил он себя сам — ел за семерых, пил водку не слабее пятидесяти градусов и курил махорку, которая, как он слышал, убивает всех жучков, грызущих легкие.

Немного поправившись, он снова взялся за работу. В селе остались только женщины, немощные старики да дети. С утра до вечера Пику гнул спину на чужих наделах и брал за работу не меньше половины и даже трех четвертей урожая. Он нанял нескольких дезертиров (одного из них впоследствии поймали и расстреляли), резал скот, а мясо тайком продавал в город и продолжал измываться над женой и дочерью.

Когда пришли венгры, Пику бросил дома жену и дочь, а сам, выждав, пока село оставили последние беженцы и с колокольни можно было уже разглядеть приближавшихся к селу венгерских пехотинцев, уехал на пустой телеге. По пути Пику останавливался во всех брошенных жителями домах, отдавая предпочтение домам учителей и священников. Когда телега наполнялась перинами, бельем, часами, мебелью, он заезжал к знакомым и выгружал там вещи, уверяя, что их оставили ему на хранение господа из Лунки. На обратном пути, двигаясь вслед за фронтом, он прихватил четырех лошадей, несколько винтовок и даже пулемет. Теперь Пику разбогател, однако с распродажей награбленного он решил подождать. Через несколько месяцев, когда все улеглось, Пику заметил, что дочь его забеременела. Тогда он взялся за обеих, как умел это делать. Сначала женщины уверяли, что его дочь обесчестили венгерские солдаты, а потом, когда скрывать правду стало нельзя, иначе отец убил бы ее, признались, что виной всему румынский сержант.

— Как раз теперь, когда я поднимаюсь на ноги, ты надумала опозорить меня? Ну постой, тебе это так не пройдет. Не найдешь больше у меня ни милости, ни прощения.

Пику отвез дочь к врачу в Зеринд, отдал ему за аборт шесть мешков пшеницы, а на обратном пути гнал телегу по всем рытвинам и ухабам. При самых сильных толчках он оборачивался к дочери.

— Все еще не сдохла, потаскуха?

В эту ночь с ним сделался страшный припадок кашля, из носа и горла брызнула кровь. Тряска в телеге не прошла ему даром. Обычно смиренная и немая как тень, жена кинулась к нему, надеясь, что с Пику все кончено и она останется полновластной хозяйкой в доме, битком набитом добром.

— Подыхай, проклятый! — кричала она, всхлипывая. — Даже священника к тебе не позову. Подыхай, как собака!

А лежавшая в постели багрово-красная от высокой температуры Риго вскочила и прокляла отца:

— Ты погубил меня! Выставил на посмешище всего села. Пусть не будет тебе покоя во веки веков.

Пику всю ночь стонал и хрипел, но наутро встал с постели белый как мел, смыл с лица кровь и принялся уплетать за обе щеки сало и колбасу. Полумертвые от страха женщины боялись вздохнуть, но с этой минуты Пику больше их не трогал. Он смотрел на жену и дочь как сквозь стекло и, если ему что-нибудь требовалось, приказывал знаками и лишь только в очень хорошем настроении глядел на них с жалостью и качал головой.