Жажда

Пьяный Кордиш, размахивая руками и расталкивая всех, подошел к постели Пику, нагнулся и поцеловал его в обе щеки. Раненый расчувствовался и заплакал, давясь слезами и кровью.

Кордиш резко повернулся к собравшимся.

— Позор вам, румыны! Бабы вы, а не мужчины! Собрались здесь и причитаете, вместо того чтобы слетать в Шиманд и сжечь село, как когда-то сделали Хория, Клошка и Кришан[11]. Чего вы ждете? — воскликнул Кордиш после небольшой паузы.

В комнате воцарилось многозначительное молчание. Даже будучи пьяным, Кордиш понимал, что люди не придают его словам никакого значения и не противоречат лишь потому, что считают его барином. Обратившись к повитухе, он стал поучать, как ухаживать за больным, потом вдруг снова повернулся к присутствующим, которые по-прежнему молчали.

— До каких пор? Где мы? В Румынии или Патагонии?

— Где? — удивился Битуша.

— В Патагонии, — тяжело дыша, пояснил Кордиш.

Желая сбавить его пыл, кто-то протянул ему бутыль с цуйкой. Учитель хлебнул как следует, рыгнул, и глаза его окончательно помутнели.

— Видишь ли, в чем дело, — обратился к Гэврилэ Марку Сими. — Мы позвали тебя, чтобы посоветоваться. Надумали в следующий четверг пойти всем миром в Шиманд и наломать венграм бока. Небось флаги вывесили, когда приходили хортисты.

— Я тоже пойду, — замычал Кордиш. — Священники… и учителя с крестом впереди!

Он снова замахал руками, обозленный, что люди ждут совета не от него, а от продолжавшего молчать Гэврилэ.

— Поднявший меч от меча и погибнет, — мягко сказал тот наконец.

— Но ведь они уже подняли его, — возразил Кордиш, который всегда скандалил, когда напивался. — Удивляюсь я на тебя, дед Гэврилэ, хоть ты и годишься мне в отцы, знай, что ты старая свинья.

Все застыли, ошеломленные тяжестью оскорбления. В пьяном виде Кордиш всегда молол чепуху и привязывался ко всем, но с Гэврилэ Урсу говорить так не полагалось. Однако Гэврилэ и глазом не моргнул.

— Бог простит тебя, не знаешь, что говоришь, — устало проговорил он.

— Не обращай на него внимания, — холодно сказал Марку Сими. — Знаешь ведь, какой он… болтает, что в голову придет.

Все забыли о раненом и с угрожающим видом поглядывали на учителя.

Заметив это, он, шатаясь, направился к двери.

— Если вы не нуждаетесь во мне, до свидания. Мне здесь нечего делать.

— Будь добр, останься, господин Кордиш, — ко всеобщему удивлению попросил учтиво Гэврилэ и, сложив руки на коленях, обратился ко всем: — Я слушал вас и вижу, что вы напуганы.

— Мы? — воскликнул Глигор Хахэу и чуть не рассмеялся от мысли, что его может что-нибудь напугать.

— Да, вы, — кивнул головой Гэврилэ, довольный началом. — В тяжелые времена мы живем, о них говорится даже в священном писании. «Узрел я женщину, сидела она на чудовище с семью головами и десятью рогами», как пишется в апокалипсисе… Все перевернулось вверх дном, и люди не знают, что делать. Много зависти накопилось в сердцах, и коли мы будем прислушиваться к ней, то хлебнем много горя… Вот вы говорите — пойдем жечь венгров! Хорошо! А завтра придут они, чтобы жечь нас, послезавтра мы, и так далее. Теперь сами видите — прежней справедливости на свете больше нет.

— Господи, спаси и защити, — перекрестился Алексие Мавэ.

— Я одно хочу сказать, драка не поможет. Нам нужно единство. Об этом говорит и священное писание.

Спокойный голос Гэврилэ вдруг сорвался, и он покраснел, словно боролся с подступившими к горлу рыданиями.

— Горе нам. Я смотрю на молодых, несчастные… Они ничего не понимают. Привыкли к законам войны и не видят, что пришли иные времена. Мы, братья мои, должны объединиться, чтобы на выборах победили наши люди. Не дадим розни укорениться в нашем селе. Кто нас может защитить сегодня?

— Король, — прошептал взволнованный Битуша.

— Это, конечно, так. Но король королем. Наше место, друзья, с Юлиу Маниу, с царанистской партией.

Молчавший до этого старый Мавэ вдруг затрещал, как испорченный будильник:

— Почему Маниу? Откуда ты вытащил Маниу? Какой Маниу? Царанистам наплевать на крестьян. На черта мы им нужны!

Старик выкрикивал бессвязные слова, стараясь вспомнить что-нибудь из довоенной пропаганды либералов… Так и не вспомнив ничего, он замолчал так же внезапно, как начал.

— Значит, ты советуешь нам записаться к царанистам? — спросил Марку Сими.

— А хлеба они нам дадут? — закричал Глигор Хахэу, вызвав всеобщее недовольство. На него прикрикнули, заявив, что он глуп, как ребенок, и ему нечего делать среди стариков, если не знает, что говорит. Глигор выслушал все это с улыбкой и пожал плечами. — Коли вы говорите, что так лучше, пусть будет по-вашему, мне-то что, мне — все одно!

— А если коммунисты на нас нападут, как они делали в других селах, где избивали румын, — снова заговорил Гэврилэ, — то об этом напишут в «Дрептатя» и узнают по всей стране и даже в Америке.

Хотя все, желая угодить Гэврилэ, кивали с готовностью головой, он чувствовал, что все это им безразлично.

— А кого назначим председателем? — спросил кто-то.

— Господина директора! — крикнул Битуша.

— Да! Правильно! Очень хорошо! — закричали все радостно.