Жажда

Я позволяю ей выбирать, в какие магазины мы пойдем; каждый раз она заходит, бегло осматривается и выскакивает за дверь. Я предполагала, что ее обрадует любой аксессуар в готическом стиле, но у нее, похоже, нет особых предпочтений в одежде, хотя я вижу, как она задерживается у пары резиновых сапог в магазине спорттоваров. Мы заходим в «Мэйсис», она снимает с вешалки бесформенное платье и говорит, что, похоже, оно бы мне пошло. Я стараюсь не воспринимать этот выпад близко к сердцу, но она проделывает то же самое в Mango, а потом в Gap. Я сдаюсь и примеряю одно из платьев, и оно и в самом деле неплохо на мне смотрится. Потом я замечаю на зеркале желтую засохшую корочку и чувствую, что меня сейчас стошнит. Меня рвет в туалете, а когда я выхожу, Акила становится намного сговорчивее.

Она отлипает от телефона, и мы молча идем по торговому центру, пока она не решает, что хочет купить нормальное нижнее белье. В ее возрасте я настолько стыдилась своей груди, что отказывалась признавать ее наличие. Под одеждой я носила купальник, чтобы грудь казалась более плоской, но из-за группки чрезвычайно пронырливых вест-индийских матрон в нашей церкви, единственной целью которых было наблюдение за половым развитием молодых женщин в приходе, мне недолго это сходило с рук. В примерочной мама попыталась запихнуть мою грудь в миленький, соответствующий возрасту бюстгальтер, но мое тело утратило ту детскую недооформленность, которую можно было бы назвать «милой». Вместо этого уже в тринадцать несчастных лет оно стало округлым, привлекающим мужские взгляды и нуждающимся в максимальной поддержке. И хотя у Акилы типичное для ее возраста противоречивое отношение к собственному телу, она другая. Она зовет меня в примерочную, меряет несколько бюстгальтеров, интересуясь моим мнением. «Выглядит хорошо», – отвечаю я, стараясь, чтобы это прозвучало максимально деликатно. Я помогаю ей подтянуть лямки; она пожимает плечами и сует белье в сумку. Все случается настолько быстро, что к тому времени, как мы выходим из магазина, момент уже упущен, и я не успеваю ничего сказать. В следующем магазине она проделывает тот же трюк, никакого четкого плана нет, но вскоре мы уже работаем в тандеме, складывая в сумки браслеты и пробники духов и распихивая всякую мелочь в ботинки. Через час мы останавливаемся у киоска «Оранж Джулиус», смотрим друг на друга и смеемся.

– И часто ты так делаешь?

– Иногда. – Акила вращает стаканчик в руках. – Ты уезжаешь, – констатирует она, словно уже знала и успела свыкнуться с этой новостью.

– Да. Прости.

– Не надо извиняться, – говорит она.

Мы заходим в кинотеатр, но попадаем уже на середину фильма, и я не могу понять, что происходит. Все в зале плачут, и когда я поворачиваюсь взглянуть на Акилу, то вижу, что она тоже плачет.