Жажда

Ко мне подходит счастливая чернокожая семья и спрашивает, можно ли со мной сфотографироваться. «Черная принцесса Лея!» – восклицает мать семейства, настолько взбудораженная, что я пытаюсь искренне улыбнуться, хотя когда они просматривают фотографии, я вижу по их лицам, что снимки получились не очень. Я слоняюсь по павильону, пока не попадаю в Аллею Художников: я видела упоминание о ней на сайте и решила, что, вероятно, в этом месте будут стоять столы для подписи комиксов, но это куда круче – современные стильные портреты, повторяющие оригинальные граффити; гиперреалистичный фан-арт; художники, работающие прямо на полу, прерывающиеся только тогда, когда к ним подходят для покупки; зины[42] и карты таро; художники комиксов пытаюсь совладать с кассовыми аппаратами, пока посетители разглядывают только что купленные картины. Конечно, я завидую, но дойдя до конца, вижу стенд с невероятно классными принтами. Художница, совершенно обычная чернокожая женщина в шерстяном свитере, отвлекается от своего мороженого и рассказывает, что ее комиксы основаны на попытках найти адекватного психотерапевта. Я открываю одну из книг наугад и попадаю на изображение темной городской дороги. Не знаю, фактура ли это тротуара или единственное светящееся окно между деревьями, но мне вдруг становится трудно дышать.

– Ваши работы прекрасны. Простите, – извиняюсь я, надеясь одолеть это внезапно возникшее чувство, и выхожу из павильона на улицу. Стоит дождаться Акилу, Эрика и Ребекку здесь. По дороге к машине Ребекка говорит, что ей пришлось припарковаться на окраине; после того, как мы садимся в поезд на ветке А и доезжаем до 59-й улицы, она добавляет, что попала в небольшую аварию, – но когда мы доходим до машины, то оказывается, что бампер весь разбит, и выбиты два окна.

Мы не говорим о случившемся. Мы просто забираемся в машину и избавляемся от наименее удобных частей наших костюмов. К тому времени, как мы добираемся домой, район уже кишит полицией, а из машины начинает валить дым. Всю ночь мы заходимся кашлем. Когда все засыпают, я выхожу подышать свежим воздухом и проверяю среднюю стоимость подгузников, но даже это та степень оптимизма, которую я не могу себе позволить, поскольку маловероятно, чтобы у моего ребенка не было проблем со стулом.

И только поднявшись со скамейки и бросив взгляд на улицу, я замечаю стоящую с поводком в руке старуху, которая наблюдает за мной. Поднявшись в свою комнату, я выглядываю в окно и вижу, что она по-прежнему там.

Я закрываю шторы и ищу в интернете информацию о той художнице. Я нахожу ее «Линкдин», «Твиттер», «Инстаграм», и меня шокирует, что в настолько разных социальных сетях она рассказывает о себе одно и то же: четыре года учебы в Род-Айлендской школе дизайна, затем пребывание в шикарной психиатрической лечебнице и только потом создание графического романа. В одном из выпусков не самого удачного подкаста, посвященном тому, как избежать кидалова на фрилансе, она говорит, что в больнице закрепленный за ней терапевт все время засыпал, и когда я слышу ее смех, такой же громкий и уродливый как мой, я открываю ее сайт и через раздел контактов отправляю ей пылкое письмо.

Утром Ребекка заходит ко мне в комнату и начинает мыть окна. Перед тем, как уйти, она говорит, что я должна найти деликатный способ предупредить Акилу о том, что съезжаю.

Мне и в голову не приходило, что это нужно сделать, но пока я достаю из шкафчика свою кружку с Капитаном Планетой и завариваю кофе, все, о чем я думаю, – это о том, что Ребекка права. Я сижу в темноте и пытаюсь сообразить, как бы помягче сообщить Акиле о том, что я ее бросаю, что мы с ее отцом больше не занимаемся сексом и что ее матери все это уже надоело. Я знаю, ее характер сформировался главным образом из-за внезапного ухода людей, которым она доверяла, и не собираюсь нарушать эту традицию.

Я сажусь на поезд до Дамбо, чтобы пройти собеседование на одну вакансию, связанную с внутренними коммуникациями, и все это время гадаю, кто же будет помогать Акиле с волосами.

На следующий день я забираю ее с уроков, но девчонка не выглядит особенно воодушевленной. Она говорит, что у нее контрольная, и спрашивает, никто ли не умер. Я заверяю ее, что все живы и здоровы, и подбиваю на день шалостей. Мы садимся на автобус до торгового центра на Гарден-Стейт и я вручаю ей сто долларов. Она прищуривается при виде наличных и спрашивает, почему купюры влажные.