Жажда над ручьем

В и й о н (усмехнулся). Переписчика…

К о р о л ь  Р е н е. Да, но — моих стихов!.. (Доверительно.) Видите ли, мэтр Вийон, я предлагаю вам вес эти вакансии лишь потому, что не смею предложить того, что разом разрешило бы все затруднения.

В и й о н. Что вы имеете в виду, ваше величество?

К о р о л ь  Р е н е. Если б вы смогли сочинять, как мы, буколические стихи… в стиле мэтра Гонтье. (С надеждой.) Но вы ведь не сможете этого?..

Девушка, которой никогда не было, встала, направилась к двери, остановилась на пороге, с ожиданием глядя на Вийона.

В и й о н (не сразу). Нет, ваше величество… не смогу… (Девушке.) Я иду, иду!.. Нет, сир, я благодарен вам, но я уйду — я не волен в себе. И в своих стихах тоже. И на дворе весна, зеленеют луга, подсыхают дороги и кричат стрижи… Мне пора в путь. (Пошел к дверям, обернулся.) Прощайте, сир… я употреблю ваши шесть экю как нельзя лучше — я поем, напьюсь, проиграюсь в карты… вы не пожалеете о ваших деньгах. (Девушке.) Я иду, иду.

Они ушли — Вийон и Девушка, которой никогда не было.

К о р о л ь  Р е н е (печально глядя им вслед; горестно). Алтарь, хомут, пеньковые брыжи, дать дуба… откинуть копыта…

ПЛЕННИК

Поздняя слякотная осень 1456 года.

Трактир — он же воровской притон — на бойкой Орлеанской дороге. Низкий бревенчатый потолок, устланный сопревшей соломой пол. В очаге горит огонь.

Продрогшие, хмурые воры и бродяги сидят за столами, греются у огня. Среди них — Ф р а н с у а  В и й о н, К о л л е н  д е  К а й е  и  М а л е н ь к и й  Ж а н.

Меж столов снует, подавая вино и еду, юркий, грязный, как и его заведение, х о з я и н  т р а к т и р а.

К о л л е н. Ничего, братва, ничего… в нашем деле всякое бывает — когда жирный навар снимешь, а когда и пальцем в небо угодишь!.. Ну, дали маху в Бекконской церкви…

М а л е н ь к и й  Ж а н. Одну серебряную чашу взяли, да и та тоньше бумаги…

К о л л е н. В другом месте возьмем, что там недобрали. А пока отсидимся тут.

М а л е н ь к и й  Ж а н. Маленькому Жану отсиживаться не с руки — у Маленького Жана семья, ее кормить надо, одевать, детей в люди вывести!..

В и й о н (с горечью). Мы тут отсиживайся, жди, пока легавые не унюхают наш след, а Ренье, мой Ренье, мой единственный друг…

М а л е н ь к и й  Ж а н (перекрестился). Царствие ему небесное, сыпарю-бедолаге, не к ночи будь помянут…

В и й о н. …а Ренье болтайся в петле, коченей на ветру, мокни под дождем…

К о л л е н (ударил кулаком по столу). Ни слова о нем! Не сметь!.. — он мне тоже был друг, не хуже твоего, мой брат по «Раковине»… Только мне нельзя хныкать и распускаться, я — всему делу голова, я за всех вас в ответе, и мысль у меня должна быть ясная и острая, как нож!

В и й о н. Сперва — Ги Табари, теперь — Ренье…

К о л л е н. Табари — куриный помет, туда ему и дорога! — а вот Ренье… (Обнял Вийона.) А все одно — он мертвый, а нам — жить!

В и й о н. Зачем?

К о л л е н. Чтоб уйти от облавы и — опять за дело!

В и й о н. Зачем?!

К о л л е н (уверенно). А затем, что денежки нас везде дожидаются, стоит только пораскинуть мозгами и держать нос по ветру! — вот зачем, Франсуа.

М а л е н ь к и й  Ж а н. Хорошо говоришь, Коллен, складно, умно… Маленький Жан одобряет.

В и й о н (вскочил на ноги). Затем, чтоб опять нас обложили егеря и псари, и опять по ночам мы будем обливаться липким потом от страха и хорониться в мерзлых болотах? И все ради жалких желтых кругляшей, которые мы спустим в первом же кабаке, в первом борделе, у первой девки?! Посмотри на них, на наших дружков, на наших братьев по неминучей петле, посмотри на них — грязных, угрюмых, тупых, обезумевших от вечной погони, в крови, в блевотине, продрогших и вонючих, как свиньи в хлеву, — посмотри на них, Коллен, и ты увидишь самого себя! (Всем.) Где ваш навар? Ваша добыча? Где ваша молодость, совесть, ваша жизнь? Где?

Возмущенный гул бродяг.

К о л л е н (перекрывая шум). Пусть! Пусть так! Пусть голы мы и нищи, пусть идут по нашему следу псари и дожидается на алтаре мясник с удавкой, — пусть! Зато мы вольные волки, и нет нам закона, нет нам ни бога, ни черта, мы вольная волчья стая — берегись!..

С улицы в дверь вошел  к у ч е р  Катерины де Воссель.