Приближенные к семье знали, что Габриэль в силу национальности и вздорного характера невыездной. Но с Зоей не спорили: вещи, сшитые ею, были великолепны сами по себе и не требовали оправдания.
На какой почве сложилась их дружба с Диной, Адам не мог понять никогда. Они были принципиально разными, как стальная напольная вешалка и детский резиновый мячик. Однако Зоя часто торчала у них на кухне, заражая Дину безумными идеями. Так, Штейнберг предложила объединить две квартиры, пробить перекрытие между этажами, построить лестницы сверху вниз и сделать двухэтажные апартаменты.
– Представляешь, – говорила она Дине, – ты будешь жить не в горизонтальной плоскости, а в вертикальной!
– Грандиозно! – отвечала Кацман и кидалась к Адаму, требуя глобальной перестройки.
Не существовало ни одного вопроса, по которому Штейнберг имела была ординарное мнение. Экстравагантность текла по ее по сосудам, смешиваясь с кровью в равных пропорциях.
– Зоя, – жалился ей Адам, – скажи Дине, чтобы взяла наконец мою фамилию. Мы уже тринадцать лет вместе, а она до сих пор Кацман.
– Ни в коем случае, – дымила Зоя жирными, как сардельки, сигарами, – Дина Кацман – это бренд, это спорт, это достижения! А с твоей фамилией Асадов только колорадских жуков с картошки собирать.
– Ну а что? Зоя Фокс тоже бы прекрасно звучало, – не унимался Адам.
– Не говори глупостей. Зоя Фокс – это лиса с обрубленным хвостом. Я сменю фамилию только в том случае, если она меня удивит.
Адам долго помнил эту фразу. В череде последующих мужей Зою удивила лишь одна фамилия – Бергштейн, своим зеркальным преломлением уже имеющейся. И она, не раздумывая, сменила свой «бренд» – кстати, впервые Асадов услышал это слово от нее.
Впоследствии он понял, что Зоя явно опережала время, что ей пристало бы родиться в двадцать первом веке. Она словно вернулась из будущего и жадно пыталась нахватать того, что люди еще не научились ценить. Коллекционировала какие-то вазы, какие-то платки, какие-то духи…
– Зачем тебе это барахло, Зоя? – удивлялся Адам.
– Даже не представляешь, сколько будет стоить это барахло в следующем веке!
– В следующем веке мы будем стариками! – усмехался Адам.
– И что? Вино будет невкусным, а сигареты некрепкими? Только не для меня!
Зоя, единственная из всех известных ему людей, не боялась старости и смерти. Бесстрашная рыжая Зоя в голубом пальто и фиолетовой шляпке. Где ты сейчас? Что с тобой?
Положив кольцо под мощный микроскоп, Адам Иванович накатывал на бриллиант металлические лапки. Корневерткой[23]
формировал золотой коготь, который крепко впивался в тело камня и не давал ему шелохнуться. Ангел внутри терпеливо ожидал заточения в перстень, мерно плывя по волнам и наблюдая с другой стороны микроскопа за крупным карим глазом ювелира, окруженным седыми колючими ресницами.– Скажи, что еще ей было нужно? – разговаривал с ангелом Адам Иванович. – Я дал ей все, что мог, я собирался с ней в Тибет! Зачем, зачем ей дался этот фокусник?
Ангел вдумчиво молчал, разметав крылья от одного края рундиста до другого. А ювелир продолжал свой бесконечный многолетний монолог. С той лишь разницей, что сначала его слушателем была Зоя, потом Моня, а теперь – микроскопический образ в крошечном кристалле.
– Как она могла мне изменить? – вопрошал Адам Иванович, оторвавшись от микроскопа и любуясь перстнем на расстоянии вытянутой руки.
Измена оказалась отвратительно виртуозной. И виною всему была чертова дыра в потолке, которую они с Габриэелем прорубили ради своих жен.
Построить лестницу и объединить квартиры так и не удалось. Поэтому со своей стороны Штейнберги-Фоксы прикрывали дыру массивным ящиком из циркового реквизита, а потолок Кацманов-Асадовых так и оставался незаделанным, осыпаясь известкой на модный серо-голубой ковер.
Через эту дыру Габриэль и лазил к Дине в комнату. Долгое время Адам ни о чем не догадывался. Лишь удивлялся, что пробоина в потолке росла и растекалась, как лужа на асфальте. Но однажды, вернувшись домой раньше времени и развесив в прихожей одежду, услышал сдавленный визг и стоны. Подумал, что жена притащила щенка, и распахнул дверь спальни. Под тигровым пледом на кровати буйствовало нечто живое, огромное, хищное. Оно ритмично колыхалось, булькало, квакало и мерзко хлюпало телами, не оставляя сомнения в своем происхождении. С потолка свисал толстый канат, на полу валялась узнаваемая из афиш манишка и бант фокусника, которым еще недавно гордилась Зоя, уверяя, что «привезено из Италии».
«Еще и фетишисты», – первая мысль, пришедшая в голову рогатому Адаму.