Желчный Ангел

Над Мирой, конечно, смеялись. Называли толстухой, бочкой, жиртрестом, глумились над чувствами к Сереже. Греков защищал ее, но делал это нехотя и не всякий раз. В отсутствие своей подруги на слова одноклассников «Как ты ее терпишь?» демонстративно закатывал глаза. Но тем не менее позволял себя любить и кормить. Думая при этом о Маргоше. Однажды решился подкатить к иностранке и подарил ей перышко неведомой птички. Серенькое у основания, но играющее радугой по краям. Маргарита была очарована. Ей дарили многое: конфеты, значки, пластиковых пупсов – но столь изысканную и эфемерную штуковину она получила впервые.

– Какой ты… особенный. – Она подняла на Грекова глаза. – Садись со мной за парту!

Родители девочки подсуетились, и Сережу пересадили к Марго. Мира выла от отчаяния. «Перестань носить ему еду», – решили Тхоры на семейном совете. Дочь была непреклонна: «Но ведь эта кукла не будет его кормить по часам! А значит, у него заболит живот и начнется рвота!» И вновь собрала тяжелый пакет с котлетами и термосом. Правда, в школу не пошла. Заболела. Впервые за учебные годы. «Какая жертвенность, какое благородство, – всплакнула семья. – Не будет девочке счастья».

Сережа поначалу не заметил отсутствия толстушки – настолько был увлечен Маргошей. Но когда в 10:20 и 12:30 не получил котлет, почувствовал остренькую боль под ребрами. В 14:15 мучительная тошнота переросла в желчную рвоту. Он даже не успел добежать до туалета, опустошил желудок прямо в кабинете истории.

– Фууу, какая мерзость, – брезгливо отшатнулась Марго. – Вали к своей Тхор, я с тобой сидеть не буду.

Любовь обладательницы ручки с корабликом завершилась, не успев начаться. Виноватым и униженным Сережа пришел после школы к Мире домой.

– Я принес тебе домашку. – Он стоял серый и изможденный, как гупешка[5], только что народившая мальков.

– Когда ты ел? – строго спросила Мира, влажная от высокой температуры.

– Утром, – скорбно произнес Сережа.

– Срочно за стол.

Он помыл руки и жадно начал поглощать ежики с рисом, запивая куриным бульоном.

– Не глотай не прожевав. А то снова станет плохо. – Мира сидела в цветастом халате, уютная, теплая.

– Ты обиделась? – Сережа поднял глаза.

– Ты подарил ей перышко… – У толстушки задрожал подбородок.

– Да ладно тебе! Ерунда, а не перышко! Я тебе такооое подарю!

И правда, когда Мира выздоровела, принес ей домой огромное перо павлина, которое выпросил у смотрителя зоопарка. Сине-зеленое, в переливах и бликах, со всевидящим оком на вершине опахала.

– А то было такое маааленькое, нееежное, – вздохнула Мира.

На следующий день он принес ей целую коробку перьев, которые насобирал за лето.

– Выбирай.

Она поелозила пухлым пальчиком по содержимому коробки и снова вздохнула.

– А то было такое пушииистое, рааадужное…

Всю жизнь потом Греков привозил Мире перья – из всех парков и лесов. Толстуха, сдерживая смех, нарочито надувала губки:

– А то было такое сеееренькое, трооогательное…

Этот ритуал Сергей Петрович впоследствии описал в одном из своих романов. Вообще Мира появлялась в каждом его произведении – большом и малом – то главной героиней, то эпизодическим персонажем. Остроумная, хваткая, бесцеремонная и, как заметили родители, бесконечно жертвенная, она сопровождала его всю жизнь, на каждом вираже, на каждом повороте – страхуя, стеля соломку, сдувая пылинки.

Глава 4 Секрет Жюли

Огромный Мирин «Мерседес» стоял у ворот больницы. От дальнего хирургического корпуса Сергей Петрович шел к этому КПП бесконечно долго. Он чувствовал себя циркулем, втыкая в землю костяные ноги и балансируя негибким телом. Пакет «Озона» с больничными вещами казался неподъемной ношей.

– Давай-давай, Серый, двигай булками! – кричала, приспустив стекло, Мира. – У меня тут парковка нелегальная. Ковыляй быстрее!

Греков, тужась и пыхтя, сел на переднее сиденье. Чмокнул Миру в густо накрашенную щеку. Она рванула с места и на своем черном бегемоте невероятных размеров начала расталкивать плотный автомобильный поток.

У Миры была любовь ко всему большому. Занимая сама немало места в пространстве, она стремилась уравновесить себя гигантскими перстнями, исполинскими серьгами, мощными меховыми воротниками, палантинами длиной в Великую Китайскую стену, необъятными веерами и сумками-мешками, в которых можно потерять индийского носорога. Греков – единственное некрупное создание – был в этом списке исключением.

– Ну как ты? – Она ловко подрезала грузовик.

– С дырочкой в правом боку. Точнее, четырьмя, – вжался в кресло Сергей Петрович.

Мира, не отрываясь от руля, внимательно оценила его взглядом.

– Бравируешь. Вижу, бледный. И губы белые. Больно.

– Ну, есть такое, – согласился Греков. – Знаешь, странный хирург попался. До операции не проявлял ко мне никакого интереса. Зато после – стал таким заботливым, услужливым, все задавал идиотские вопросы: не потерял ли я чего, не оперировался ли ранее? Какое-то расстройство личности у мужика.

– Может, денег хотел? – догадалась Мира.