Желчный Ангел

Верность Миры не знала границ. Они познакомились в первом классе. Сентябрь в том году был плотным, знойным. На торжественной линейке их поставили рядом. Щуплого блондинистого мальчишку в синем костюме и пухленькую темноволосую девочку с вертолетными пропеллерами бантов. Пока лились пафосные речи, Мира горячей ладошкой вцепилась в холодную кисть Сережи.

– Ты чего? – отпрянул он.

– Я сейчас упаду в обморок. Я всегда падаю, когда жарко, – шепнула первоклашка.

– Ну тогда держись, – ответил пацан.

Маленькая хитрость удалась. Мира держалась за Серегу всю жизнь. Без всякой, впрочем, корысти – просто его любила. Беззаветно, безвозвратно, безответно. На первом же уроке их посадили за одну парту. Тут же пухляшку вызвали к доске прочитать стихотворение.

– Мира Тхор! – педалируя букву «Р», произнесла учительница. – Какая интересная фамилия. Ты кто по национальности?

Мира замялась, мусоля край кружевного белого фартука.

– Она гречанка! – выскочил из-за парты Сережа.

А сам подумал: «Это не имя, это боевой клич!» И представил наступающую армию Александра Македонского, как заклинание повторяющую снова и снова – МИРРАТХОРРР, МИРАТХОРРР!

– Спасибо, что подсказал, Греков, – улыбнулась учительница. – Судя по всему, ты тоже из Греции?

Все засмеялись. Неудивительно, что парочку на ближайшие десять лет окрестили Грек и Гречанка. Сережа не обижался, Мира более того – гордилась. Она желала единства со своей первой и навсегдашней любовью во всем: в кличках, помыслах, делах. На самом деле Тхоры – тихое еврейское семейство – хотели для Миры совсем другого. Они мечтали после восемнадцати выдать дочь за хорошего парня-еврея, растить внуков, правнуков, вести добротную жизнь по привычным канонам.

Но Мира выбрала другую судьбу. Быть могучей тенью русского мальчика, юноши, мужчины. Фантазера, творца, писателя. Быть его опорой, жилеткой для слез, мамкой, сестрой, блюстителем пожизненной диеты, первым читателем его романов. Но не возлюбленной, не женой. И в этом была великая драма Миры Тхор.

Всю десятилетку они просидели за одной партой. Мира носила ему пахучие жирные пирожки с мясом, и они жадно поглощали их на перемене. Потом, правда, Грекова рвало в туалете. Ему была противопоказана калорийная еда. Сережу ругали дома, объясняли, что «вкусно – тире – вредно». Он плакал, упирался, старался доказать обратное. Но с годами нейронные связи в мозгу сформировали аксиому «вкусно – тире – больно», и он привык к тому, что еда – не для удовольствия, а для поддержания жизни.

Впрочем, у такого недуга была и положительная сторона. Серый, Сережа, Сергей Петрович мало изменялся с годами и в сорок выглядел весьма юным, подтянутым, не отягощенным возрастом.

Но и Мира изменила тактику. Она заставила родителей готовить специально для Сережи паровые котлеты из куриной грудки и жиденький бульон. Со второго класса таскала с собой в школу тяжелые стеклянные банки с железным термосом и кормила однокашника по часам, установленным Сережиной мамой.

Мама, кстати, познакомившись с еще восьмилетней Мирой, сердцем почуяла, что сын в надежных руках и она, Анна Николаевна, может спокойно умирать. Правда, слава богу, жила бесконечно долго, но о сыновьем желудке уже мало беспокоилась.

– Смотриии, – говорила она сыну, грозя пальцем, – Миру в этой жизни не потеряй. Она – твое все, она – твоя ладанка на сердце, твоя соломинка в бурлящем море, твой тыл, твой мир, твоя броня.

Сережа вздыхал. Даже если бы он и хотел потерять Миру, она не давала ему на это никакого шанса. Окончательно располневшая к третьему классу, Тхор, хоть и была красивой девочкой – с шоколадными глазами и густыми темными локонами, – не вызвала у Грекова никаких чувств, кроме крепкого товарищества.

Влюбился он в другую – стройную белокурую Маргариту. Впрочем, в Маргошечку были влюблены все мальчишки параллели. Она присоединилась к ним в конце начальной школы и по сравнению с одноклассницами казалась инопланетянкой. Марго родилась в Чехословакии, в семье работников посольства, и имела прелестный непередаваемый акцент. А еще у нее был мягкий розовый пенал с набором заоблачных по своей красоте карандашей и шариковых ручек. В одной из них – прозрачной – в толще крашеного глицеринового слоя плавал железный кораблик. Когда она писала, кораблик стремился к ровным синим буквам, когда в задумчивости грызла торец ручки – к пухлым сливочным губкам. В этот же год в сочинении на тему «Моя мечта», весь класс написал: «Хочу ручку с корабликом, как у Маргошки». И только Мира Тхор, стыдливо зачеркнув затем свои слова, вывела пером: «Хочу навсегда быть с Сережей Грековым». Учительница, выставляя оценки, прослезилась. Она была одинокой, и никто не мечтал быть с ней навсегда. Миру она не заложила. Только однажды шепнула ей на ухо: «Никогда, слышишь, девочка, никогда не делись своими чувствами с другими людьми. Затопчут, надругаются, засмеют».