В тяжком раздумье стоял он посреди детинца. Каменщики достраивали башню, спешили и работали даже при свете факелов. Новогородок расправлял плечи, готовился к новым походам и новым осадам. Далибор вырос на этом детинце, под этим небом, и было нестерпимо обидно, что кто-то хочет вышвырнуть его отсюда, как ненужного щенка. Гневом полнилась душа. И все же он, тщательно все обмозговав, решил ничего пока не рассказывать отцу. У того, ясное дело, в каждом уголке города есть свои глаза и уши, и не может быть, чтоб отец ничего не знал о братолюбах. А вот встретиться с литовским княжичем Войшелком Далибору захотелось непременно. Он даже собрался пойти к нему среди ночи, но передумал.
Назавтра ветер слепил окна мокрым снегом и последней отмякшей листвой из окрестных лесов. Среди белых снеговых туч синели холодные ямищи неба. Ближе к полудню подморозило. Далибор велел перековать коня: уже не годились подковы без ледоходных шипов. Сам помогал кузнецам: успокаивал коня, испуганно косившего большими темными глазами. Потом поехал к Войшелку, никого не взяв с собой. За воротами огляделся по сторонам. Окостенело стоял вокруг города прореженный ветрами и морозом лес. Еще не скоро ляжет надежный, с жестким настом снег и станет изо дня в день наращивать толщу сугробов, но зима есть зима. Он не торопил коня, давая себе сполна ощутить, как мертвеют и леденеют земля и небо.
Войшелк встретил новогородокского княжича приветливо, но глаза его были печальны; он без расспросов сел на своего коня и пустил его рядом с Далиборовым.
Слово в слово передал Далибор Войшелку все, что услышал накануне вечером от Веля. Заглянул литовскому княжичу прямо в глаза:
- Твой отец встречался с этими братолюбами?
- Нет, - безразлично ответил Войшелк. - Я это заметил бы, а если б и не заметил, верные люди мне бы передали. - И вдруг добавил: - Я в монастырь хочу уйти.
- Княжич, Миндовгов сын, и - в монастырь? - Далибор был ошарашен.
- Вот потому, что Миндовгов сын, и хочу уйти, - сказал Войшелк и умолк.
Они ехали по чьему-то санному следу. В запорошенных снегом кустах при дороге шумел ветер. Далибор удрученно думал: надо же, его друг (а Войшелка он считал другом со дня первого знакомства в Руте) собирается постричься в монахи, уйти от живого мира в мир поста и молчания. Гул ветра между тем усиливался, перешел в свист. Казалось, кто-то невидимый и огромный дует что есть силы в порожний орех-свистульку. "Да пребудет с тобою Божий промысел, - с сожалением и любовью думал о Войшелке Далибор, - но не торопись, не торопись в монастырь. Ты же еще так молод".
- Отец хочет взять новую жену, - словно самому себе сказал Войшелк, еще раз повергнув Далибора в изумление.
- А Ганна-Поята, твоя мать, куда же она?.. - спросил Далибор.
- Ему взбрело взять молодую жену, Есть в Нальшанской земле Марта, сестра жены тамошнего кунигаса Довмонта. К ней отец тайно посылал сватов-разведчиков. А Ганну-Пояту отошлет обратно в Тверь.
- Неужели ваши бояре, ваши воеводы не могут заступиться за свою княгиню? Она же никому обид не чинила, - недоумевал Далибор. Войшелк с укором взглянул на него:
- Тот, кто посмеет хоть заикнуться об этом, будет кормить воронье своими глазами.
Опять наступило молчание. Только ветер ярился в кустах.
- Давай доедем до самого Немана, - предложил вдруг Далибор. - Мы с Некрасом, моим братом, и с ляхом Косткой два раза проделывали этот путь. Поспорим, кто скорей обернется, - и айда.
- Давай, - согласился Войшелк. Ему, как понял Далибор, было сейчас все равно, что делать и куда ехать.
Ехали седло в седло. Говорить не хотелось, да и встречный ветер был изрядной помехой. К середине пути кони выбились из сил. Приходилось, чтобы дать им роздых, слезать и идти пешком. Отчасти выручал санный след, за который они уцепились, как тонущий за веревку. Должно быть, купец с десятком саней проехал тут перед ними, держа путь за Неман и еще дальше, в Ливонию. Однако все эти трудности пошли на пользу Войшелку - он воспрянул духом, ожил, румянцем занялись щеки. С благодарностью посматривал на Далибора. Тот в свою очередь был рад, что друг повеселел и хоть на время забыл о своих заботах-напастях. К тому же и ветер поутих.
- Неман! - выдохнул наконец Далибор, и они остановили коней над безмолвной рекою.
Она и вообще-то была не так уж широка и глубока, а сейчас, под забережным льдом и снегом, и вовсе казалась хилой, тщедушной. Но она была колыбелью двух народов, и пока живы эти народы, в их песнях будет жить и она. Далибор и Войшелк с волнением озирались, словно чего-то ждали, словно вещий могучий голос вот-вот должен был прозвучать, прокатиться в бескрайнем снежном просторе.
- У тебя есть железный желудь? - спросил вдруг Далибор.
- Есть, - кивнул Войшелк.
- Давай обменяемся ими и нательными крестами, чтобы на всю жизнь стать побратимами.