Железные желуди

Главным лицом, обеспечившим столь весомый успех святой церкви на ниве борьбы с язычеством, Сиверт считал легата Якова, о чем и сказал ему растроганно и страстно. И еще сказал, что когда-нибудь пруссы из чистого золота отольют его статую и поставят ее на самом высоком в Пруссии месте, ибо он, архиепископ Яков из Люциха, ввел их в семью христианских народов. История умалчивает, понравилась ли Якову такая беззастенчивая лесть. Он лишь скромно потупил глаза, молвил:

- Род человеческий как Божий луг, где все цветы одною землей вскормлены и вспоены.

А спустя несколько дней, прогуливаясь с красавчиком Морицем у городской стены, Сиверт услыхал доносящийся из каменной башни над воротами дикий вопль.

- Что это? - вздрогнул монах и безотчетно подался к Морицу.

- Не знаю, святой отец, - был приглушенный ответ. - Говорят, что тут, в Пруссии, братья-рыцари своих пленни­ков из местных превращают в болванов, в которых, трени­руя руку и глаз, копейщики бросают дротики, а лучники пускают стрелы. А еще говорят, - Мориц озирнулся и во­обще перешел на шепот, - что они держат псов-волкодавов и кормят их мясом тех же пленников.

- Да ты в своем уме, сын мой?! - воскликнул возмущен­ный Сиверт. - Это же христианское воинство, а не банда людоедов.

Мориц пал перед ним на колени, простер вверх руки: он пропал, если до кого-нибудь дойдут его безумные речи.

- Успокойся, - легкой рукой погладил темные кудри своего любимца монах. - Я нем, как рыба подо льдом.

У первого же встреченного ландскнехта Сиверт спросил:

- Не скажешь ли ты, сын мой, что за голос исходит вон из той башни?

Ландскнехт в испуге осенил себя крестом.

- Там сидит рыцарь Бенедикт. Посажен на железную цепь, потому что спятил и объявил себя Христом.

- Я - Христос! - словно в подтверждение донеслось из башни.

- Сначала братья-рыцари хотели оттяпать ему язык. Но маршал Генрик Ботель решил по-своему: пусть бедолаге затыкают чем-нибудь рот. Стали затыкать, а он выталкива­ет языком кляп и все равно кричит. Ждут императорского лекаря - тот должен вскоре приехать с обозом.

- Христианский рыцарь в христианской стране сидит на цепи, яко пес смердящий?! - Сиверт был вне себя от воз­мущения. Пошел в поисках справедливости к легату Якову и маршалу Ботелю. Те позволили ему поговорить с Бене­диктом, но маршал посоветовал во время разговора дер­жаться от безумца подальше, не то может укусить.

По винтовой лестнице поднялся Сиверт на самый верх башни, протиснулся в узкую железную дверцу. Холодок прошел по спине, когда увидел перед собой белое, как фландрское полотно, лицо. Бенедикт был альбиносом. Кроме того, он не выносил чужого взгляда в упор. Только на миг Сиверт увидел белые пятна глаз, и тут же больной рыцарь спрятал их. Аккурат перед его приходом Бенедикту приносил пищу и воду некий прислужник. Монах еще с ле­стницы услышал угрозы этого самого прислужника:

- Ешь, ешь, тебе говорят! А снова разольешь воду - сам живьем в землю полезешь!

Прислужник, догадавшись, что монах все слышал, вино­вато и испуганно стоял у каменной, поросшей зеленым мо­хом стены. Рыцарь Бенедикт сидел на дощатом ложе, за­стланном овсяной соломой. Железное кольцо охватывало его левую щиколотку, руки был скованы легкой, но проч­ной - ни разбить, ни перетереть - цепочкой.

- Он рот себе руками разрывал, - поспешил с объясне­ниями прислужник. - И братьям-рыцарям ничего не оста­валось, как сковать его.

- Почему же не нашли для рыцаря места получше? - спросил Сиверт, окидывая взглядом убогую и не слишком чистую каморку.

- Капеллан Мартин сказал, что надобно спасать его душу, а плоть пусть страдает, ибо только через страдания плоти придем мы к жизни вечной.

Тут Бенедикт поднял голову, отсутствующим взглядом посмотрел на монаха и возгласил:

- Я - Христос!

- Вот опять, - сокрушенно вздохнул прислужник. - Молчит, молчит, а потом нечистый дернет за язык. Ты не думай, святой отец, что я бью его или уделяю ему мало внимания. Нет. Я же был его оруженосцем, когда Бенедикт под знаменем святого креста в Палестине с сарацинами бился. Но сейчас ему на пользу строгое слово: он сам-то кричит, а чужого крика как огня боится.

- Как же стряслось, что Бог отнял у него разум?

- Все началось, когда мы сюда, в Пруссию, прибыли, - охотно принялся объяснять прислужник. - Был рыцарь как рыцарь: отважный, справедливый. Тумаков мне от него, святой отец, вообще, считай, не перепадало, а у немецких рыцарей кулак тяжел. Когда замок Пестелин у пруссов взяли, вот тут-то мой Бенедикт впервые возьми и выкрик­ни, что он-де - Христос. А дальше пошло-поехало...

- Почему именно после Пестелина произошло? - не от­ступал Сиверт.

- Не знаю, - смутился прислужник, - Там много дети­шек прусских сгорело.

-Детей?

- Ага. И нам по обгоревшим детским косточкам пройти довелось. Идем, а они хруп-хруп под ногами... Но тогда еще рыцарь редко кричал да и своих слов боялся. А как же­лезнорукого Макса увидел, у него в голове окончательно помутилось.

- Я что-то слышал про железнорукого Макса, - вспом­нил Сиверт. - Говорят, он храбрец, каких свет не знал.