Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо

- Правду, чтобы ее потом не исказили, ваше сиятельство, - приподнимая гражданскую шляпу, робко улыбнулся зардевшийся, как девица, молодой человек.

- И какую же правду, любезный? Хотите назвать мою армию «великой», как некогда назвал свою незабвенный Наполеон?

- Этот «маленький капрал»? - По взволнованному лицу молодого человека блуждала судорога угодливости.

- Это первая твоя непростительная оплошность, любезный. - Его сиятельство шутливо погрозил пальцем хроникеру, но и этого жеста было довольно, чтобы тот стал белее воротничка своей сорочки. - Ты, братец, помоложе меня втрое, так внемли. - Граф дрогнул тонко вылепленными крыльями ноздрей: - Сей корсиканец, сей «капрал», как вы изволили сказать… великий из великих полководцев! Вы еще были в замыслах вашего непутевого родителя, когда его пушки сотрясали поля Европы… А от одного его имени трепетали короны всех монарших дворов! Не допустите таких же досадных ошибок обо мне, сударь. Вам придется много писать. Запаситесь терпением, молодой человек, и чернилами. Желаю удачи.

Свита засмеялась на разные голоса, но ее смех рассек напевный вскрик запевалы и дружно рявкнувших следом гребенцев:

Ой, да возвеселитесь, храбрые казаки…

Честь и славою своей! -

Ой, да покажите всем друзьям пример,

Как мы из ружей бьем своих врагов!

Бьем, не портим боевой порядок,

Только слушаем один да приказ.

И что нам прикажут отцы-командиры,

Мы туда идем - рубим, колем, бьем!

Разговоры, смешки, восклицания поутихли - все слушали удалую казачью песню, которая наполняла идущих на смерть силою и отвагой… И только главнокомандующий - граф Воронцов - не свежел взором. Тягостно и неспокойно было на сердце старика. Его задумчивый взгляд блуждал по обочине большака; жухлая трава, малиновый татарник⁴⁹ и редкий кустарник были покрыты розово-желтой, белесой пылью; звериные тропы и солончаки, пересекавшие тракт, были обнажены и звучно тверды.

…Смеркалось, когда в какой-то момент задремавший в седле граф встрепенулся от бодрящей прохлады, равнодушно поднял уставшие глаза и был… потрясен.

Горы, все последние дни казавшиеся ему далекими, ирреальными, будто нарисованными рукой художника, вдруг встали перед ним пугающе огромной, непостижимой, но очевидной громадою. Их седые от белых, голубых, сиреневых снегов пики с фантастическими очертаниями и эфирной, какой-то воздушной линией вершин, вонзавшиеся в облака - магнетизировали графа и его столичную свиту. И когда минуло первое оцепенение и он наконец оценил всю еще продолжавшую существовать даль между его армией, горами и небом (несмотря на день пути), когда он прочувствовал всю циклопическую грандиозность Кавказских гор, всю беспредельность этой мощи и величия, он против воли ощутил мороз мурашек, пробежавших по коже. От всего этого сурового торжества из камня и льда тянуло враждебным холодом и чем-то еще опасным и гибельным, до сроку скрытым от глаз. Живописные, мягкие горы Крыма были пигмеями в сравнении с этими исполинами…

Да, это был рай, но рай земной и дикий… Рай под тенью сабель его грозного врага Шамиля, с которым ему еще предстояло только скрестить клинки.

Память упрямо высекла резцом имена и портреты его предшественников, пытавшихся покорить Кавказ: Ртищев, Ермолов, Паскевич, Розен, Головин, Нейгардт… Теперь вот он - граф Воронцов, любимец и надежда Его Императорского Величества Николая I.

- Это мой Эшафот… - Беззвучно прошептали его бледные губы. Теперь граф уже не думал самонадеянно давать фору Шамилю. Неожиданно ему послышался, как той ночью в Червленной, лязг стальных челюстей адского механизма, но этот звук не принадлежал ни его пехоте, ни артиллерии. Он шел, как казалось графу, со стороны гор, где на фоне густого синего неба рельефно и остро зубчатились их молочно-белые гребни.

- Ладно, рано голову посыпать пеплом. Коней на переправе не меняют. - Его сиятельство граф Воронцов злорадно улыбнулся бесстрастным кряжам. - Завтра или послезавтра мы разыграем этот «пуп мира». Так, кажется, его называют туземцы?

- Они называют его «крышей мира», ваше высокопревосходительство. - Флигель-адъютант Сколков бросил два пальца к виску.

- Какая разница! Мне нужен лишь один бой… Одно генеральное сражение.

Глава 5

«Сурова природа гор. В старые времена там умирало много детей. Но те, кто выживал, жили долго, больше ста лет.

Не все спетые песни остались… но те, что остались живут в веках. В детском возрасте умирали всё больше мальчики. Девочки оказывались выносливее, жизнеспособнее.