Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо

…Не помню, как я выхватил кинжал. Кровь клокотала в жилах. Сорвать папаху с горца равносильно тому, чтобы бросить под ноги его честь! Я нагнал обидчика у ворот аула. Сбил с ног у сточной канавы, приставил кинжал к его дрожащему горлу. Хотел убить шакала и зарезал бы - не шути с огнем! - но он взмолился о пощаде… Сзади раздался выстрел. Пуля просвистела в пальце от моего виска… Плохой стрелок был тот ламорой. В меня стрелял. Промахнулся. Воллай лазун! Берешь в руки ружье - целься. Целишься - убей. Грохот только всполошил народ в ауле. Много вооруженных мужчин сбежалось на выстрел. Но прежде я крикнул разбежавшимся трусам: «Эй, вы! Если не хотите обжечь свои кишки о сталь моего кинжала, сделайте все как было!» Они не заставили меня повторять дважды. Корзины мои вновь были полны персиками из родительского дома. В тот день на базаре Темир-Хан-Шуры… я слышал, как старики говорили: «Об этом юноше мы еще услышим не раз!» Давно это было, но я не забываю, да и не хочу забывать. Потому что в эту минуту проснулся мой дух - мой огонь. В эту минуту я и стал Шамилем. Разве я хотел шума и драки? Они сами вывели меня из терпенья… Но знайте, - решительно сказал имам, обводя собравшихся пламенным взором, - в жизни каждого человека, как и в жизни каждого народа, наступает момент, когда следует высечь из своего сердца огонь.

…Потом прошли годы, много воды утекло. - Шамиль, отдаваясь воспоминаниям, протянул ладони к костру и закрыл глаза. - Как-то работал я в саду. Засучив рукава, таскал снизу на скалу чернозем и рассыпал его вокруг каждого деревца. Таскал землю я старой папахой. К этому времени уже несколько ран было на моем теле. Я их получил в разных схватках. И вот приходят ко мне наши горцы из других аулов, даже очень дальних, и говорят, чтобы я седлал боевого коня и надевал оружие. Мне не хотелось снимать с ковра шашку и ружье… Я отказался, потому что мирную жизнь - садоводство и пчел - любил больше, чем кровь и войну.

Тогда посланцы аулов сказали:

- Шамиль! Чужие кони пьют из наших родников, чужие люди задувают наши светильники. Сам сядешь на коня или мы поможем тебе?

И вновь загорелся в моей груди огонь, как в тот раз, когда меня оскорбили юноши, огонь, подобный тому и даже жарче. Я забыл про свой сад, я забыл обо всем. Ни дождь, ни ветер, ни стужа не могут погасить огонь, который вот уже почти тридцать лет носит меня по горам. Пылают аулы, дымятся леса, огонь и сталь сверкают сквозь дым во время сражений, пылает весь Кавказ. Вот что такое огонь!».⁵⁸

Небо из жемчужно-розового сделалось пепельно-серым. Горы стояли в мягких сине-фиолетовых тенях. Подошло время маркачу-как - сумеречной молитвы (четвертой по счету в распорядке дня мусульманина), которая творится, когда на горизонте совершенно исчезнут лучи солнца.

Горцы убеждены, что они не только по времени суток узнают час, назначенный для намаза, но от потребности и привычки часто молиться ощущают приближение даже минуты молитвы. Это состояние они выражают словами «чорхолъ лъала» - «тело чувствует».

И, точно уловив настрой души правоверных к молитве, с плоской крыши мечети разнесся тягучий призыв муэдзина к намазу и омовению: «Аллах велик! Аллах велик!..».⁵⁹

.

Глава 6

Живет в огне преданий Кавказа и другая легенда о Шамиле. Быль это или небыль, кто знает?.. Но у каждого горца, пожалуй, есть свой немеркнущий образ беспощадного воина Ислама, грозы гяуров, великого мудреца и духовного деятеля, создавшего имамат на Кавказе, от Черного моря до Каспия.

Сказывают и то, что сам Шамиль услышал эту историю о себе от слепого дервиша, когда овладел Гергебилем> и возвращался с мюридами в свое орлиное гнездо - Дарго.

…Была осень, месяц - «Когда Поспевал Кизил», когда в аулах мальчикам, достигшим должного возраста, делали суннат⁶⁰ и радостные отцы резали жертвенных баранов.

…Встретив на своем пути дервиша с поводырем, имам одарил несчастного серебряными монетами и, не открывая своего имени, попросил старца поведать ему какую-нибудь историю.

- Как? Ты не знаешь, благословенный щедрый путник, истории о великане и Шамиле? - изумился ниществующий монах. - Тогда слушай… Бисмилла, аррахман, аррахим⁶¹

Однажды бесстрашный Шамиль остановил коня, решив передохнуть со своими джигитами в глухом ауле, вдали от наезженных дорог и горских селений… Много раненых и умирающих воинов было в его отряде, а кругом одни горы, пропасти да орлы в небе… Люди того тухума оказали помощь нуждающимся, но показались странными Шамилю. Ужас и страх жили в их потухших взорах… В саклях не звучало радостных голосов, не было слышно песен и тостов тамады⁶², не было видно и детей…

- Воллай лазун! Что случилось, уважаемые? Какое несчастье постигло вас? Кто обидел?! - задал вопрос жамаату прозорливый имам. - Поделитесь скорее горем… Быть может, я смогу вам помочь? На земле невозможного для меня - мало.