Тюремщик нанял женщину по имени Дженис, которая помогала мне шить и одевать девушек, предназначенных для продажи в увеселительные заведения. Закончив работу, я вернулась в большой дом, чтобы вместе с Джули уложить детей. Я укачивала Бёрди, когда в детскую заглянула Эбби. Она поманила меня и снова скрылась за дверью. Чуть позже я нашла экономку на заднем крыльце, она задумчиво смотрела в темное небо.
– Ты звала меня? – окликнула я ее.
Эбби в недоумении уставилась на меня, затем снова устремила взгляд в темноту и медленно расправила небрежно повязанный замусоленный фартук.
– Опять забыла, что хотела сказать, – призналась она.
– Наверное, он посылал за мной? – предположила я.
– Да-да. Масса велел присоединиться к нему за ужином.
Я поправила упавшую ей на лоб короткую челку.
– Ты хорошо чувствуешь себя, Эбби?
– Да, мисс Фиби, просто прекрасно, – улыбнулась она.
Но дела у Эбби шли нехорошо: ее разум постепенно угасал, день за днем она все больше и больше ускользала из реального мира, так и не сумев оправиться после побега Бэзила и устроенной Тюремщиком жестокой порки. Однако сейчас у меня не было сил на разговоры с несчастной женщиной: беспокойство за сына, которого увели в неизвестном направлении, и страх перед тем, что ожидает Эссекса, заставили позабыть обо всем остальном.
Джули помогла мне надеть лиловое платье и уложила волосы. Я капнула немного духов на шею и запястья и отправилась в столовую. При моем появлении Тюремщик встал, дожидаясь, пока я займу место справа от него.
– Как прошел день? – Я растянула губы в милой улыбке, мысленно добавив: «И куда ты увел моего сына?»
– Если я говорю, что ниггеры – это товар, нечто вроде мебели, мои слова следует понимать буквально. Понятно?
– Понятно.
– И поэтому ты больше не будешь действовать у меня за спиной, позоря меня своим милосердием. Понятно?
Как он узнал о моем ночном посещении тех, кто остался лежать во дворе, умирая от лихорадки и жажды?
– Мне не нравится, когда ты самовольничаешь. – Лапье вытер салфеткой жирные губы.
Я опустила глаза и склонила голову, надеясь, что вид у меня достаточно смиренный.
– В том деле, которым я занимаюсь, нет места жалости. Тебе это понятно?
– Да, понятно. Обещаю, больше такого не повторится.
– Я был слишком мягок с тобой, вот в чем моя главная ошибка. И ты, видать, подзабыла, кто тут хозяин.
– Нет, я помню.
– Так скажи это вслух. – Он ударил кулаком по столу. – Скажи, черт тебя подери!
– Ты мой хозяин.
– Я испортил тебя.
Он одним глотком допил бокал. Я сидела неподвижно, боясь пошелохнуться.
– Наверх! – прорычал Тюремщик.
– Разве… разве мы не подождем десерта? – заикаясь, пролепетала я. – Хочешь, поиграю для тебя?
– Наверх, сию минуту! Да пошевеливайся, – гаркнул он.
Я бросила салфетку на стол, отодвинула стул и двинулась к выходу из столовой. За спиной слышалась тяжелая поступь Тюремщика. Его шаги гулким эхом отдавались в ушах, но не могли соперничать с бешеным стуком моего сердца. Оказавшись в спальне, Лапье захлопнул дверь, приказал забраться на кровать и встать на четвереньки, а сам пристроился сзади и задрал мне подол платья. Я едва могла дышать, когда его мясистые пальцы стиснули горло и он грубо вошел в меня.
– Ты моя, Фиби Долорес Браун. Я – твой господин! Скажи это вслух!
Задыхаясь, я выдавила требуемые слова.
Лапье ослабил хватку, но продолжал двигаться внутри меня. Он и прежде вел себя довольно бесцеремонно, но настолько грубо – никогда. Я попыталась привычно раствориться в собственных мыслях, однако жгучая боль мешала забыться. Я живу в большом доме, рожаю ему детей, помогаю вести дела, но все это не имеет ни малейшего значения: я ничем не отличаюсь от остальных рабов, которых заковывают в цепи, ведут на аукцион и продают, как мебель. Мое привилегированное положение не поможет, когда хозяину вздумается вцепиться мне в волосы, сдавить шею и зверски изнасиловать. Закусив губу, я молча ожидала финала пытки. Когда Тюремщик наконец сполз с меня и, рухнув поперек кровати, провалился в сон, я кое-как доковыляла до своей комнаты и заперла дверь на ключ. Глаза у меня оставались сухими: я отказалась дать волю слезам.
Я закончила принимать ванну и втирать бальзам в синяки на шее, когда заметила через окно бредущего по двору Монро. Голова мальчика была опущена, плечи согнуты. Мне стоило огромных усилий не распахнуть створки окна и не позвать сына. Шестилетний ребенок оказался пешкой в чужой игре. Ах, если бы можно было спрятать его в тайнике, который я устроила под половицами, – там, где хранились красное мамино платье, деревянная половинка сердечка Эссекса и деньги, которые я понемногу отщипывала от сумм, выдаваемых Тюремщиком для покупок на рынке. Но я не могла защитить Монро. Чтобы спасти моего мальчика, требовался надежный план.
Глава 28
Бостонский лев