Желтая жена

– Ты выглядишь великолепно, моя дорогая леди, – удовлетворенно кивнул он и подал мне руку.

Мы вышли во двор. Толпа расступилась, приветствуя аплодисментами хозяина праздника. Когда мы приблизились к помосту, Тюремщик поддержал меня под локоть, помогая взойти по ступенькам. Я стояла, сложив руки на животе, и молилась лишь о том, чтобы при виде меня Эссекс не почувствовал себя преданным.

Тюремщик окинул публику с высоты деревянного помоста и ухмыльнулся.

– Леди и джентльмены, достойные граждане Юга, – начал он. – Мы не намерены молча стоять в стороне и смотреть, как наши ниггеры бегут на Север. В Библии ясно сказано: «Рабы, повинуйтесь своим господам»[29].

Толпа белых разразилась одобрительными криками.

– Я пригласил вас сегодня, чтобы наглядно продемонстрировать, что бывает с теми, кто не желает подчиняться закону и Божьему слову.

Вновь последовали радостные вопли.

– Самое суровое наказание уготовано любому, кто осмелится нарушить устои нашего общества. Итак, час расплаты пришел! – Тюремщик вскинул обе руки в победном жесте. – Да начнется бичевание, да восторжествует справедливость!

Зрители взревели:

– Справедливость! Нет пощады преступникам!

Раздался лязг замка, дверь тюремной камеры распахнулась, и двое охранников вытащили Эссекса на солнечный свет. Руки пленника были закованы в кандалы, лодыжки также обмотаны цепью. На одной ноге болтался разбитый башмак, вторая была босая. У меня перехватило дыхание, я опустила голову, чтобы скрыть смятение. Тюремщик стоял неподвижно, словно каменное изваяние, пока ослабевшего беглеца волокли на помост. Оказавшись наверху, Эссекс покосился в мою сторону, его глаза на миг сузились, а затем расширились от изумления – он узнал меня.

Возле помоста появились Сисси и Томми. Сисси несла перед собой большой котелок, из которого валил пар. Я отступила, пропуская их, и увидела, что в наполненной горячей водой посудине плавают стручки острого перца. Меня охватила тревога: что задумал этот изверг? Сходя с помоста, я молилась лишь об одном: чтобы Эссекс остался жив. Я миновала сидевших на земле слуг и подошла к тому месту, где собрались белые женщины с детьми, – достаточно близко от помоста на тот случай, если Тюремщику вдруг вздумается позвать меня, но при этом подальше от страданий Эссекса. Толпа продолжала выкрикивать оскорбления и насмехаться над узником. Когда двое белых охранников подвели заключенного к Рубину Лапье и, встряхнув, поставили на ноги, Эссекс выпрямился в полный рост, расправил плечи и взглянул прямо в глаза своему мучителю.

– Эй, парень, знай свое место, – процедил Тюремщик сквозь зубы.

Но Эссекс не шелохнулся.

– Хочешь изображать героя? Ну что же, так тому и быть. Начинаем! – прогремел Лапье.

Толпа взорвалась аплодисментами и оглушительным свистом. Мужчины потрясали кулаками, женщины кричали так, что лица у них сделались пунцовыми от напряжения и злобы. Среди этих орущих людей я, в своем отвращении к зрелищу человеческих мучений, чувствовала себя одинокой и потерянной. Обернувшись, я поискала в толпе хотя бы одну пару сострадающих глаз – и не нашла.

Тюремщик указал на деревянный столб, возвышавшийся в центре помоста. Двое охранников подтащили к нему Эссекса, завели ему руки над головой и пристегнули их ремнями к железному кольцу. Эссекс охнул, когда его вздернули так высоко, что пальцы ног едва касались досок помоста. Затем охранники разодрали на нем рубашку, выставив на всеобщее обозрение спину узника. У Эссекса была широкая и сильная спина с гладкой блестящей кожей – никаких шрамов, как бывает у тех, кого хотя бы раз подвергли порке. Я на миг прикрыла глаза: места для женщин находились в тени, но и здесь жара была нестерпимой.

Томми держал перед Тюремщиком поднос, на котором были разложены орудия пыток. Лапье выбрал свой любимый кожаный кнут, крепко сжал его в кулаке, затем взмахнул, крутанул в воздухе и обрушил на спину Эссекса.

Вжих. Вжих. Вжих. Вжих. Вжих. Вжих. Вжих. Вжих. Вжих. Вжих. Вжих. Вжих.

Двенадцать ударов. Тюремщик сделал паузу и кивнул Томми. Конюх обмакнул тряпку в котелок с кипятком, в котором плавали стручки острого перца, и протер кровавые ссадины, оставленные кнутом на коже Эссекса. Обжигающая жидкость проникла в раны, и узник вскрикнул от нестерпимой боли. Я инстинктивно вздрогнула и подалась вперед. И в тот же миг сзади последовал сильный рывок: кто-то дернул меня за платье, заставив вернуться на место.

– Не стоит мешать хозяину, – раздался над ухом шепот Элси, – чтобы у твоего мальчика не возникло новых проблем.

– Где он сейчас? – не оборачиваясь, спросила я.

– Я велела ему сидеть в конюшне. Ты же не хочешь, чтобы он видел это?

– Спасибо, – поблагодарила я кухарку за заботу о сыне.

Тем временем кнут взмыл в воздух: Тюремщик вновь взялся за дело. Вжих. Вжих. Вжих.

Я опять насчитала двенадцать ударов. Пауза. Томми промыл раны жгучим кипятком. И все началось сначала. Двенадцать ударов. Обжигающая вода с перцем льется на разодранную плоть. И снова. И снова. И снова.