Жемчужина короны

Митинг уже начался. Огромная толпа, беспрестанно обраставшая проходившими мимо рабочими, которые останавливались, чтобы послушать ораторов, стояла полукругом перед эстрадой. Люди стояли так тихо, что Андре слышал шелест травы под ногами подходивших. На эстраде у самых перил стоял Буассон. Он говорил. На открытом воздухе голос его казался слабым и тонким. Андре он даже показался смешным. За его спиной эстраду густо усеяли деятели Рабочей партии, словно блохи — шкуру бездомной собаки. Вскарабкавшись на самый край эстрады, Андре увидел перед собой темное море суровых, внимательных лиц и вопрошающих глаз и сразу же забыл о том, как смешон Буассон.

А тот обещал толпе непременно сделать запрос в правительстве о минимальной заработной плате.

— ...будет сделан запрос в следующую же пятницу на заседании Законодательного совета, — говорил Буассон. — Я не сомневаюсь, что это предложение, как и многие другие, внесенные прежде, будет отвергнуто, но что бы ни делали наши друзья...

— Не наши, а ваши друзья! — раздался напряженный, с надрывом голос, знакомый Андре. — Ваши друзья!

Это был голос Камачо.

— Эй, заткнись там! — крикнул в толпу хорошо одетый темнокожий мужчина, стоявший на эстраде. У него было худое, резко очерченное лицо с хищным и жестоким выражением. Он сунул толстую сигару в большой узкогубый рот и жадно откусил кончик.

Пока Буассон умело разжигал гнев толпы, его партийные чиновники с невозмутимым видом обсуждали свои личные дела, время от времени прерывая разговор и подмигивая друг другу, если то, о чем говорил Буассон, имело какое-то к ним касательство. Андре прислушивался, как они обсуждают решение бойкотировать электрическую компанию. Потом они заговорили о карточной игре в доме общих знакомых, о том, сколько денег зарабатывает такой-то. Затем один из них, осклабившись, заметил:

— А помните, как Родней отправился на свидание? — и все засмеялись сытым, многозначительным смешком.

— Как вы-то выйдете из положения? Ведь у вас в доме все электрифицировано? — сказал щегольски одетый толстяк негр, распространявший аромат духов всякий раз, как легонько промокал чистым носовым платком свое лоснящееся от пота лицо.

— Вот я об этом и говорю, — ответил ему темнокожий мужчина. Он был преисполнен сознания собственной значимости, хотя другим вовсе не казался столь важной персоной.

— Перестав поддерживать одну капиталистическую компанию, мы начнем поддерживать другую — нефтяную.

Надушенный щеголь поправил галстук на крахмальной манишке, одобрительно засмеялся и похлопал темнокожего по плечу.

— Разумно замечено, разумно... — сказал он, а затем, понизив голос, добавил: — Что вы делаете после митинга? Не хотите ли заглянуть в «Отель де Пари», выпить по рюмочке? Есть маленькое дельце, надо обсудить... Некоторые затруднения...

Невзрачный человечек в мятом грязном воротничке на тонкой, давно не мытой шее торопливо приблизился к темнокожему и робко показал ему какие-то записи в блокноте. Темнокожий, сунув сигару в оскаленные зубы, отчего лицо его снова приняло хищное выражение, сердито выхватил блокнот. Человек в грязном воротничке почтительно пододвинулся к темнокожему и, стараясь заглянуть в блокнот, стал выслушивать указания.

— Нет, это не годится. Так нельзя... Дайте ручку. — Темнокожий что-то вычеркнул в блокноте, написал заново, прочел свои поправки раздраженным, не допускающим возражений тоном и пробормотал что-то о «полной бездарности этих людей». Под ними он, конечно, подразумевал рядовых членов Рабочей партии.

— Так нельзя разговаривать с простым народом. Мы должны сказать ему, чего мы добиваемся... — услышал Андре его голос.

Мужчина в грязном воротничке смущенно глядел в блокнот и кивал головой, как человек, который изо всех сил силится что-то понять, но тщетно.

— Я слышал, что Лемэтр устроил сегодня голодный поход, — сказал надушенный толстяк негр.

Темнокожий сунул сигару в рот и подтянул брюки.

— Не успеет опомниться, как угодит в тюрьму.

Толстяк залился угодливым смехом и с восхищением взглянул на темнокожего. Посмотрев на сытую физиономию негра с гладкой, лоснящейся кожей, на его вывернутые красные губы, Андре понял, что этому человеку нет дела до рабочих. Увиваясь около партийных боссов, он преследовал только свои корыстные цели.

Андре был поражен тем, с каким равнодушием взирали партийные чиновники на рабочих, жадно ловивших каждое слово Буассона. Они болтали о своих любовницах, небрежно отвечали на почтительные приветствия и улыбки полицейского и делали вид, что их нисколько не интересует, что в толпе их узнают и указывают на них друг другу. Многие из них при содействии Буассона получили определенные посты в Городском совете. Иные, как темнокожий, стали даже городскими советниками.

Многие из рабочих, слушавших Буассона, благодаря влиянию мэра получили работу от Городского совета или департамента общественных работ, многие надеялись получить ее. Андре вспомнил, как на одном из митингов человек, стоявший рядом с ним, сказал: