Жемчужина среди принцесс

— Она (Клод) приняла таинство исповеди и сохранила свой разум и речь до последнего, когда она ушла, как я полагаю, в радостной надежде; оставив своим друзьям и родственникам такое глубокое горе в связи с её потерей, что я очень опасаюсь за здоровье мадам… С другой стороны, не меньше переживает и король, которого мы оставили в Бурже в ожидании её конца. Понимая, что этого (кончины королевы) не избежать, он сильно скорбел, говоря мадам: «Если бы мою жизнь можно было отдать в обмен на её, я бы охотно сделал это. Никогда бы я не поверил, что узы брака, установленные Богом, так тяжело и трудно разорвать!» И вот в слезах мы расстались. С тех пор у нас нет новостей о том, как он (король) поживает; но я боюсь, что он обременён тяжелым горем…

Даже язвительный аббат Брантом не нашёл для королевы ни одного дурного слова:

— Мадам Клод Французская была весьма добра и милосердна, мила со всеми и никогда не выказывала неудовольствия ни при дворе, ни в своих владениях.

И в памяти потомков она осталась как «добрая королева Клод».

Через несколько дней после того, как Маргарита отправила свое письмо Брисоннэ, её снова призвала в Блуа болезнь её племянницы, маленькой Шарлотты. После кончины королевы она заботилась о детях своего брата, словно о своих собственных. Дофину Франциску только что исполнился шестой год, принцу Генриху — пятый, а принцу Карлу — два года. Принцессе Шарлотте шёл восьмой год, Мадлен — четвёртый, а Маргарите — двенадцатый месяц. Воспитание королевских детей в этот период было доверено госпоже де Монреаль, даме, которую герцогиня Алансонская высоко ценила:

— Я знала немногих людей, равных ей в образованности и добродетели.

Обычным местом жительства детей был замок Амбуаз, поскольку они не могли сопровождать своих родителей в их частых путешествиях. Болезнь Шарлотты оказалась корью. Болезненная и хрупкая с детства, принцесса проявлялась склонность к лёгочным заболеваниям, как и её мать, и, по общему мнению, была замечательным ребёнком. Получив известие об опасности, грозящей юной принцессе, Маргарита поспешила обратно в Блуа, хотя здоровье Луизы Савойской всё ещё оставалось в столь критическом состоянии, что было сочтено целесообразным скрыть от неё болезнь Шарлотты. С нежной заботой герцогиня Алансонская ухаживала за любимой племянницей, здоровье которой, казалось, постепенно улучшалось, но слабость девочки оставалась настолько сильной, что она не могла подняться с постели.

В этот тревожный период на плечи сестры Франциска также легли государственные дела. Герцогиня Ангулемская не могла покинуть Эрбо, хотя её присутствие срочно требовалось в Париже и Лионе. Таким образом, Маргарита несла ответственность за исполнение посланий, которые её мать ежедневно получала от короля. Более того, в течение всего этого времени герцогиня Алансонская сама вела активную переписку со своим братом и Анном де Монморанси.

В ответ на письмо маршала, который, по-видимому, настаивал на немедленном отъезде регентши в Лион, она заверила его, что здоровье её матери всё ещё желает лучшего. Маргарита также добавила, что Луиза Савойская была безутешна из-за смерти королевы. После чего сделала собственной рукой приписку:

— Мадам Шарлотта быстро поправляется, но она была в большой опасности. Мадам (Луиза) пока ничего об этом не знает.

Беспокоясь также за брата, которого переполняли заботы, Маргарита скрыла и от него болезнь его дочери. Энергичная и неутомимая, герцогиня Алансонская не боялась ответственности, когда её усилия могли принести пользу тем, кого она любила больше всего на земле. Доверие к ней короля было настолько общепризнанным, что все беспрекословно подчинялись её приказам: считалось, что оспаривание её воли вызвало бы сильнейшее неудовольствие Франциска. Она была активно занята в Шарантоне делами своего брата, когда до неё дошла весть об опасном рецидиве у Шарлотты. В ужасе и горе Маргарита немедленно вернулась в Блуа. Она, похоже, сознавала ответственность, которую взяла на себя, и в сентябре написала следующее письмо епископу Мо, с которым обычно делилась своими тревогами:

— Моя печаль в том, что Богу было угодно наслать на мадам Шарлотту столь тяжёлую лихорадку и дизентерию после перенесённой ею кори, что я не знаю, не будет ли лучше, если Он заберёт её к Себе, не заставляя дольше испытывать страдания этого мира. Поскольку мадам ещё недостаточно сильна, чтобы вынести малейшее горе, я скрываю это от неё, а также от короля, ибо Вы знаете, что у него есть о чём подумать в другом месте. Поэтому, поскольку эта забота должна пасть только на меня, я прошу помощи в виде Ваших горячих молитв, чтобы, по воле Всемогущего, это свершилось…