Жемчужины Нагорной проповеди. О главном в христианстве

Там, где мы в нашем Синодальном переводе находим слово «Всемогущий», в еврейской Библии ничего подобного нет. Не вдаваясь в лингвистические сложности, скажем только, что древние переводчики Библии с еврейского на греческий язык в поисках, по их мнению, наиболее адекватного перевода нашли замечательное новое греческое слово – , которое в славянском и русском языках передано как «Вседержитель». Но ведь Пантократор, Вседержитель, вовсе не означает Всемогущий. Вседержитель – это абсолютно свободный, ни от кого и ни от чего не зависимый Суверен, Правитель («Держитель») «всего», всей вселенной[14]. Бог «держит» все, то есть правит всем, а вовсе не «что хочет, то и делает». А далее произошла лингвистическая подмена. Когда греческая Библия была переведена на латинский язык, слову Пантократор не было найдено адекватного эквивалента, и оно было переведено так, как показалось лучше, а именно – словом Omnipotens. Таким образом греческий Пантократор, то есть Вседержитель, стал латинским Omnipotens’ом, то есть Всемогущим. Вседержитель в латинской Библии превратился во Всемогущего!

Можно сравнить всем известный Никейский символ веры на латыни и в православной традиции. На церковнославянском языке начало символа таково: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли…». А на латинском языке это звучит так: Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium (то есть «Верую во единого Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого»).

Иначе говоря, само понятие «всемогущества» не только происходит не из библейского мира, а из латинского языка, но и стало догматически значимым для Западной Церкви. Именно из латыни это слово проникло и в переводы Библии на русский язык. К счастью, в русском переводе иногда используется и замечательное слово «Вседержитель». Однако в учебники по богословию и вообще в богословский язык все же вошло – увы! – не библейское, а латинское слово «всемогущий» и соответствующее ему понятие «всемогущества».

Возможно и возражение: разве в истории Авраама не сказано о том, что Богу все возможно? «Есть ли что трудное для Господа?» (Быт. 18: 14) – говорит Бог Аврааму. Но ведь здесь речь идет не об абстрактном всемогуществе (мол, что пожелает, то и сможет сделать), а совсем о другом. Аврааму и Сарре Бог дарит в их старости новую жизнь и утешение. Речь идет о конкретном чуде новой жизни, о животворящей силе Божией, а не об абстрактном всемогуществе.

Новый Завет дважды подтверждает такое понимание ветхозаветного текста. Один раз – в конце сцены Благовещения, когда Ангел говорит Марии: «…у Бога не останется бессильным никакое слово» (Лк. 1: 37). Второй раз, когда Иисус Христос реагирует на скептический вопрос Его учеников. Если уж праведному, да к тому же и богатому юноше трудно войти в Царствие Божие и легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, «так кто же может спастись?» Иисус «сказал им: человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф. 19: 24–26). Но в этих двух новозаветных местах речь тоже идет не об абстрактном всемогуществе, а о Боге Творце, о безграничной животворящей силе Божией: о чуде рождения Спасителя и о чуде дарования вечной жизни.

Следовательно, если мы, исходя из Писания, зададимся вопросом, в чем состоит могущество Божие, ответ будет примерно таким: «Божие могущество состоит не в том, что Он может делать все, что пожелает, но оно состоит в Его нерушимой верности и любви к Его творениям. Своею мощью Бог может постоянно творить и давать новую жизнь. Не разрушать, а давать жизнь! Разрушают жизнь бесчисленные силы зла в этом мире, в том числе и люди. Власть же, сила и могущество Бога – Его любовь!». Таков ответ Иисуса Христа и христианства на «парадокс всемогущества», который есть просто пустая забава человеческого ума.

Ну а там, где абсолютная любовь, – нет места насилию, подавлению жизни и свободы. Именно поэтому Бог не все может: Он не может просто убрать из мира творящих зло и неправду. Могучий Бог бессилен там, где Он наталкивается на отсутствие любви к Себе и к другим. Заставить полюбить невозможно даже для Бога, ибо Он именно по Своей любви создал человека по Своему образу, то есть свободным выбирать любовь или ненависть, добро или зло.