Жемчужница (СИ)

Неа скользнул руками ему под рубашку, гладя и сжимая соски – возбужденно набухшие, как будто даже укрупнившиеся, чувствительные, – и Мане тут же мучительно захотелось, чтобы брат его вылизал. Это уже не казалось чем-то несвоевременным или вроде того, только заставляло тереться собственным членом о член брата сквозь ткань и неуклюже, одной рукой пытаться содрать с него рубашку.

На чем они остановились в карете?..

Неа направил его здоровую руку в свои штаны и застонал, когда Мана погладил его член, мягко сжимая скользкую горячую головку и скользя пальцами по стволу, и прикусил ему плечо, напрягаясь и как будто задумывая что-то.

Что-то непристойное. И приятное.

Мана откинул голову на подушки, тихо вздыхая, потому что брат оставил в покое его левый сосок и тоже потянулся к его шароварам.

И тут в дверь постучали.

Мужчина вздрогнул, тут же ошеломлённо и испуганно смотря в её сторону, гадая, кто же это мог к ним зайти и мог ли этот неизвестный зайти в спальню без спроса, и этот внезапный стук отрезвил его – пьянящие лёгкость и возбуждение схлынули, освобождая место вновь накатившему раздражению и сердитому желанию спихнуть с себя близнеца, который, казалось, на нежданного гостя никакого внимания и не обратил.

Наоборот – на его лице расцвела похотливая улыбка, не обещавшая ничего хорошего (но предвещающая что-то невероятно приятное, но нельзя думать об этом, нельзянельзянельзя), и Неа лукаво облизнулся, подавая голос:

– Да-а?

Мана тут же вскинулся на него, желая заткнуть ему рот, потому что это была его спальня, а не брата! Что мог подумать незваный гость, когда вместо одного ему отвечает другой? Хотя, конечно, все прекрасно знали, что Неа часто проводил своё время у него в покоях, но сейчас… сейчас Мане казалось это чем-то ужасно интимным и постыдным.

– Вы про ужин помните?

Голос принадлежал Лави.

Ману буквально затопило дикой смесью облегчения и стыда. Он расслабился, и Неа, конечно, тут же этим воспользовался, скользя рукой в его шаровары и потирая подушечкой пальца чувствительную головку его члена.

…что ж, они хотя бы в комнате, а не в карете.

Мужчина с неимоверным усилием сдержал рвущийся наружу громкий стон и позволил брату говорить дальше.

– Коне-е-чно, - отозвался тот незамедлительно. – Правда, если ты уже скребешься, то он начнется совсем скоро?

– Минут через сорок, – донеслось из-за двери снисходительным тоном. Лави явно не обратил никакого внимания на нелестное «скребешься» и теперь, как видно, то ли дожидался их вердикта, то ли уже успел уйти.

– Отлично, спасибо, – Неа требовательно толкнулся в руку все еще сжимающего его член младшего близнеца, и, как только из-за двери донеслись сосредоточенное ворчание и удаляющиеся шаги, шумно выдохнул. – Ну во-о-т, – вид у него был огорченный настолько, что, придумай он сейчас что-нибудь еще, Мана даже и не подумал бы воспротивиться, – не успе-е-ли. Может, я с тебя хоть штаны стяну? Ты же такой…

Мужчина покраснел и зажмурился, поспешно мотая головой в знак отрицания и тут же с восторгом и ужасом чувствуя, как Неа гладит его ствол и двигается к мошонке.

О, это… Вот дракон…

– Ну хва-а-тит!..

Голос у Маны был похож на шелест бамбука, и он позорно взлетел вверх, теряясь в горле, когда Неа, явно довольный всем тем, что происходит, и тем, как мужчина реагирует на его движения, резко сжал основание члена, смотря на него так, так, так… словно перед ним был кто-то невероятно драгоценный, а не обычный Мана.

Брат нетерпеливо облизнулся, глухо хохотнув в каком-то предвкушении, и по-лисьи прищурился, замирая.

– Что хва-а-атит? – лукаво передразнил он, и младший Уолкер обречённо застонал и закатил глаза, одновременно желая прекратить всё это или довести до логичного конца. Неа направил его руку, побуждая не прекращать поглаживаний своего ствола, и Мана был готов провалиться от стыда под кровать.

– Х-хва-а-тит это все… – он громко застонал, стоило Неа только стянуть с него шаровары и обнажить стоящий член, и лихорадочно толкнулся в ладонь явно специально издевающегося над ним брата.

Он так хотел его. О, как он его хотел.

Но Неа затеял свои игры снова так… так не вовремя!..

Старший Уолкер на какой-то момент отвлекся и поспешно высвободил из штанов собственный член, длинно вздыхая и накрывая Ману своим телом. И – прижимаясь к его плоти своей. Он ласкал две прижатые друг к другу головки, сочащиеся смазкой, и стонал, стонал, стонал.

Как будто сам факт того, что они соприкасались вот так, приводил его в совершеннейшее блаженство. Впрочем, как и самого Ману, который даже на часы забыл смотреть, потому что брат был ласков и он… он терся об него… так откровенно, словно прямым текстом говорил о своих желаниях.

Что хочет Ману. Что жаждет его с самого утра и никуда не хочет отпускать, что будет прижимать его к кровати, пока они не кончат, что будет впиваться губами в его рот и глушить его стоны, пока они не… не…